Неточные совпадения
—
Какой вздор, и все это вздор, — бормотал он. — Я действительно, может быть, говорил когда-то… только не вам. Мне самому говорили. Я это в Париже слышал, от одного француза, что
будто бы у нас в Четьи-Минеи это за обедней читают… Это очень ученый человек, который специально изучал статистику России… долго жил в России… Я сам Четьи-Минеи не читал… да и не стану читать… Мало ли что болтается за обедом?.. Мы тогда обедали…
Умоляющая улыбка светилась на губах его; он изредка подымал руку,
как бы желая остановить беснующихся, и уж, конечно, одного жеста его было
бы достаточно, чтобы сцена была прекращена; но он сам
как будто чего-то еще выжидал и пристально приглядывался,
как бы желая что-то еще понять,
как бы еще не уяснив себе чего-то.
Он надевал для этого простыню, что составляло вроде
как бы ризы, и пел и махал чем-нибудь над мертвою кошкой,
как будто кадил.
Вот Иван-то этого самого и боится и сторожит меня, чтоб я не женился, а для того наталкивает Митьку, чтобы тот на Грушке женился: таким образом хочет и меня от Грушки уберечь (
будто бы я ему денег оставлю, если на Грушке не женюсь!), а с другой стороны, если Митька на Грушке женится, так Иван его невесту богатую себе возьмет, вот у него расчет
какой!
Не то чтоб он позволял себе быть невежливым, напротив, говорил он всегда чрезвычайно почтительно, но так поставилось, однако ж, дело, что Смердяков видимо стал считать себя бог знает почему в чем-то наконец с Иваном Федоровичем
как бы солидарным, говорил всегда в таком тоне,
будто между ними вдвоем было уже что-то условленное и
как бы секретное, что-то когда-то произнесенное с обеих сторон, лишь им обоим только известное, а другим около них копошившимся смертным так даже и непонятное.
Други и учители, слышал я не раз, а теперь в последнее время еще слышнее стало о том,
как у нас иереи Божии, а пуще всего сельские, жалуются слезно и повсеместно на малое свое содержание и на унижение свое и прямо заверяют, даже печатно, — читал сие сам, — что не могут они уже теперь
будто бы толковать народу Писание, ибо мало у них содержания, и если приходят уже лютеране и еретики и начинают отбивать стадо, то и пусть отбивают, ибо мало-де у нас содержания.
— Ставни заперты ли, Феня? да занавес
бы опустить — вот так! — Она сама опустила тяжелые занавесы, — а то на огонь-то он
как раз налетит. Мити, братца твоего, Алеша, сегодня боюсь. — Грушенька говорила громко, хотя и в тревоге, но и
как будто в каком-то почти восторге.
Сам же Дмитрий Федорович,
как показывал он тоже потом, «был
как бы тоже совсем не в себе, но не пьян, а точно в каком-то восторге, очень рассеян, а в то же время
как будто и сосредоточен, точно об чем-то думал и добивался и решить не мог.
Она вырвалась от него из-за занавесок. Митя вышел за ней
как пьяный. «Да пусть же, пусть, что
бы теперь ни случилось — за минуту одну весь мир отдам», — промелькнуло в его голове. Грушенька в самом деле выпила залпом еще стакан шампанского и очень вдруг охмелела. Она уселась в кресле, на прежнем месте, с блаженною улыбкой. Щеки ее запылали, губы разгорелись, сверкавшие глаза посоловели, страстный взгляд манил. Даже Калганова
как будто укусило что-то за сердце, и он подошел к ней.
— Митя, кто это оттуда глядит сюда к нам? — прошептала она вдруг. Митя обернулся и увидел, что в самом деле кто-то раздвинул занавеску и их
как бы высматривает. Да и не один
как будто. Он вскочил и быстро ступил к смотревшему.
«А когда он воротился, — с волнением прибавила Феня, — и я призналась ему во всем, то стала я его расспрашивать: отчего у вас, голубчик Дмитрий Федорович, в крови обе руки», то он
будто бы ей так и ответил, что эта кровь — человеческая и что он только что сейчас человека убил, — «так и признался, так мне во всем тут и покаялся, да вдруг и выбежал
как сумасшедший.
Предстояло много смеху и намеков на ее лета, что она
будто бы боится их обнаружить, что теперь так
как он владетель ее секрета, то завтра же всем расскажет, и проч., и проч.
— Кто это мне под голову подушку принес? Кто был такой добрый человек! — воскликнул он с каким-то восторженным, благодарным чувством и плачущим каким-то голосом,
будто и бог знает
какое благодеяние оказали ему. Добрый человек так потом и остался в неизвестности, кто-нибудь из понятых, а может быть, и писарек Николая Парфеновича распорядились подложить ему подушку из сострадания, но вся душа его
как бы сотряслась от слез. Он подошел к столу и объявил, что подпишет все что угодно.
Коле очень
бы хотелось что-то сказать еще горячее, еще экспансивнее, но
как будто что-то его коробило. Алеша это заметил, улыбнулся и пожал ему руку.
— Вольтер в Бога верил, но, кажется, мало и, кажется, мало любил и человечество, — тихо, сдержанно и совершенно натурально произнес Алеша,
как бы разговаривая с себе равным по летам или даже со старшим летами человеком. Колю именно поразила эта
как бы неуверенность Алеши в свое мнение о Вольтере и что он
как будто именно ему, маленькому Коле, отдает этот вопрос на решение.
— Вообрази себе: это там в нервах, в голове, то есть там в мозгу эти нервы (ну черт их возьми!)… есть такие этакие хвостики, у нервов этих хвостики, ну, и
как только они там задрожат… то есть видишь, я посмотрю на что-нибудь глазами, вот так, и они задрожат, хвостики-то… а
как задрожат, то и является образ, и не сейчас является, а там какое-то мгновение, секунда такая пройдет, и является такой
будто бы момент, то есть не момент, — черт его дери момент, — а образ, то есть предмет али происшествие, ну там черт дери — вот почему я и созерцаю, а потом мыслю… потому что хвостики, а вовсе не потому, что у меня душа и что я там какой-то образ и подобие, все это глупости.
Замечательно, что Иван спрашивал самым мирным голосом, даже совсем
как будто другим тоном, совсем незлобным, так что если
бы кто-нибудь отворил к ним теперь дверь и с порога взглянул на них, то непременно заключил
бы, что они сидят и миролюбиво разговаривают о каком-нибудь обыкновенном, хотя и интересном предмете.
Я эту самую мысль прокурору в опросе моем не то что ясно сказал, а, напротив,
как будто намеком подвел-с, точно
как бы сам не понимаючи, и точно
как бы это они сами выдумали, а не я им подсказал-с, — так у господина прокурора от этого самого намека моего даже слюнки потекли-с…
Иногда же говорила так,
как будто летела в какую-то пропасть: «все-де равно, что
бы ни вышло, а я все-таки скажу…» Насчет знакомства своего с Федором Павловичем она резко заметила: «Всё пустяки, разве я виновата, что он ко мне привязался?» А потом через минуту прибавила: «Я во всем виновата, я смеялась над тем и другим — и над стариком, и над этим — и их обоих до того довела.
Тут, главное, можно осадить и в прах разбить торжествующего романиста подробностями, теми самыми подробностями, которыми всегда так богата действительность и которые всегда,
как совершенно
будто бы незначащая и ненужная мелочь, пренебрегаются этими несчастными и невольными сочинителями и даже никогда не приходят им в голову.
Одно не понравилось было дамам: он все как-то изгибался спиной, особенно в начале речи, не то что кланяясь, а
как бы стремясь и летя к своим слушателям, причем нагибался именно
как бы половиной своей длинной спины,
как будто в середине этой длинной и тонкой спины его был устроен такой шалнер, так что она могла сгибаться чуть не под прямым углом.
Но во второй половине речи
как бы вдруг изменил и тон и даже прием свой и разом возвысился до патетического, а зала
как будто ждала того и вся затрепетала от восторга.
И представьте себе, именно это самое соображение, эту догадку о том,
как бы мог поступить Карамазов с пакетом, я уже слышал ровно за два дня до того от самого Смердякова, мало того, он даже тем поразил меня: мне именно показалось, что он фальшиво наивничает, забегает вперед, навязывает эту мысль мне, чтоб я сам вывел это самое соображение, и мне его
как будто подсказывает.
Недовольные были
как бы подавлены, пожимали плечами, шептались, но
как будто все еще не сообразившись.
—
Как я рад, что вы пришли, Карамазов! — воскликнул он, протягивая Алеше руку. — Здесь ужасно. Право, тяжело смотреть. Снегирев не пьян, мы знаем наверно, что он ничего сегодня не пил, а
как будто пьян… Я тверд всегда, но это ужасно. Карамазов, если не задержу вас, один
бы только еще вопрос, прежде чем вы войдете?
Давеча вот Коля сказал Карташову, что мы
будто бы не хотим знать, «есть он или нет на свете?» Да разве я могу забыть, что Карташов есть на свете и что вот он не краснеет уж теперь,
как тогда, когда Трою открыл, а смотрит на меня своими славными, добрыми, веселыми глазками.