Неточные совпадения
Вот это и
начал эксплуатировать Федор Павлович, то есть отделываться малыми подачками, временными высылками, и в конце концов так случилось, что когда, уже года четыре спустя, Митя, потеряв терпение, явился в наш городок в другой раз, чтобы совсем уж покончить
дела с родителем, то вдруг оказалось, к его величайшему изумлению, что у него уже ровно нет ничего, что и сосчитать даже трудно, что он перебрал уже деньгами всю стоимость своего имущества у Федора Павловича, может быть еще даже сам должен ему; что по таким-то и таким-то сделкам, в которые сам тогда-то и тогда пожелал вступить, он и права не имеет требовать ничего более, и проч., и проч.
Столь роковой приезд этот, послуживший
началом ко стольким последствиям, для меня долго потом, почти всегда, оставался
делом неясным.
Эта Марфа Игнатьевна была женщина не только не глупая, но, может быть, и умнее своего супруга, по меньшей мере рассудительнее его в
делах житейских, а между тем она ему подчинялась безропотно и безответно, с самого
начала супружества, и бесспорно уважала его за духовный верх.
— Я имею к вам одну большую просьбу, Алексей Федорович, —
начала она, прямо обращаясь к Алеше по-видимому спокойным и ровным голосом, точно и в самом
деле ничего сейчас не случилось.
— Я и сам к вам имею одно чрезвычайное
дело… — заметил Алеша, — и только не знаю, как мне
начать.
О,
дело это до сих пор лишь в
начале, но оно началось.
Но Григорий Васильевич не приходит-с, потому служу им теперь в комнатах один я-с — так они сами определили с той самой минуты, как
начали эту затею с Аграфеной Александровной, а на ночь так и я теперь, по ихнему распоряжению, удаляюсь и ночую во флигеле, с тем чтобы до полночи мне не спать, а дежурить, вставать и двор обходить, и ждать, когда Аграфена Александровна придут-с, так как они вот уже несколько
дней ее ждут, словно как помешанные.
Постигнешь однажды и уже неустанно
начнешь ее познавать все далее и более, на всяк
день.
Начал чтение, сейчас после панихиды, отец Иосиф; отец же Паисий, сам пожелавший читать потом весь
день и всю ночь, пока еще был очень занят и озабочен, вместе с отцом настоятелем скита, ибо вдруг стало обнаруживаться, и чем далее, тем более, и в монастырской братии, и в прибывавших из монастырских гостиниц и из города толпами мирских нечто необычайное, какое-то неслыханное и «неподобающее» даже волнение и нетерпеливое ожидание.
— Веселимся, — продолжает сухенький старичок, — пьем вино новое, вино радости новой, великой; видишь, сколько гостей? Вот и жених и невеста, вот и премудрый архитриклин, вино новое пробует. Чего дивишься на меня? Я луковку подал, вот и я здесь. И многие здесь только по луковке подали, по одной только маленькой луковке… Что наши
дела? И ты, тихий, и ты, кроткий мой мальчик, и ты сегодня луковку сумел подать алчущей.
Начинай, милый,
начинай, кроткий,
дело свое!.. А видишь ли солнце наше, видишь ли ты его?
Митя хоть и засуетился, распоряжаясь, но говорил и приказывал как-то странно, вразбивку, а не по порядку.
Начинал одно и забывал окончание. Петр Ильич нашел необходимым ввязаться и помочь
делу.
— И вообще, если бы вы
начали вашу повесть со систематического описания всего вашего вчерашнего
дня с самого утра? Позвольте, например, узнать: зачем вы отлучались из города и когда именно поехали и приехали… и все эти факты…
— Так вы бы так и спросили с самого
начала, — громко рассмеялся Митя, — и если хотите, то
дело надо
начать не со вчерашнего, а с третьеводнишнего
дня, с самого утра, тогда и поймете, куда, как и почему я пошел и поехал. Пошел я, господа, третьего
дня утром к здешнему купчине Самсонову занимать у него три тысячи денег под вернейшее обеспечение, — это вдруг приспичило, господа, вдруг приспичило…
— Шутки в сторону, — проговорил он мрачно, — слушайте: с самого
начала, вот почти еще тогда, когда я выбежал к вам давеча из-за этой занавески, у меня мелькнула уж эта мысль: «Смердяков!» Здесь я сидел за столом и кричал, что не повинен в крови, а сам все думаю: «Смердяков!» И не отставал Смердяков от души. Наконец теперь подумал вдруг то же: «Смердяков», но лишь на секунду: тотчас же рядом подумал: «Нет, не Смердяков!» Не его это
дело, господа!
— Теперь встречается один вопросик. Не можете ли вы сообщить, — чрезвычайно мягко
начал Николай Парфенович, — откуда вы взяли вдруг столько денег, тогда как из
дела оказывается по расчету времени даже, что вы не заходили домой?
Довела до того, что мальчишки и в самом
деле стали было чрез нее над ним насмехаться и
начали дразнить его тем, что он маменькин сынок.
— Слушайте, Карамазов, я вам объясню все
дело, я, главное, с тем и пришел, для этого вас и вызвал, чтобы вам предварительно объяснить весь пассаж, прежде чем мы войдем, — оживленно
начал он.
— Ваше превосходительство, ваше превосходительство… неужели?.. —
начал было он и не договорил, а лишь всплеснул руками в отчаянии, хотя все еще с последнею мольбой смотря на доктора, точно в самом
деле от теперешнего слова доктора мог измениться приговор над бедным мальчиком.
— Прощай, старик, меня ждет мать к обеду, — проговорил он скороговоркой. — Как жаль, что я ее не предуведомил! Очень будет беспокоиться… Но после обеда я тотчас к тебе, на весь
день, на весь вечер, и столько тебе расскажу, столько расскажу! И Перезвона приведу, а теперь с собой уведу, потому что он без меня выть
начнет и тебе мешать будет; до свиданья!
— Хочет он обо мне, об моем
деле статью написать, и тем в литературе свою роль
начать, с тем и ходит, сам объяснял.
— Об этом после, теперь другое. Я об Иване не говорил тебе до сих пор почти ничего. Откладывал до конца. Когда эта штука моя здесь кончится и скажут приговор, тогда тебе кое-что расскажу, все расскажу. Страшное тут
дело одно… А ты будешь мне судья в этом
деле. А теперь и не
начинай об этом, теперь молчок. Вот ты говоришь об завтрашнем, о суде, а веришь ли, я ничего не знаю.
— C’est charmant, [Это восхитительно (фр.).] приживальщик. Да я именно в своем виде. Кто ж я на земле, как не приживальщик? Кстати, я ведь слушаю тебя и немножко дивлюсь: ей-богу, ты меня как будто уже
начинаешь помаленьку принимать за нечто и в самом
деле, а не за твою только фантазию, как стоял на том в прошлый раз…
Новая метода-с: ведь когда ты во мне совсем разуверишься, то тотчас меня же в глаза
начнешь уверять, что я не сон, а есмь в самом
деле, я тебя уж знаю; вот я тогда и достигну цели.
Рассказывалось, что наш прокурор трепетал встречи с Фетюковичем, что это были старинные враги еще с Петербурга, еще с
начала их карьеры, что самолюбивый наш Ипполит Кириллович, считавший себя постоянно кем-то обиженным еще с Петербурга, за то что не были надлежаще оценены его таланты, воскрес было духом над
делом Карамазовых и мечтал даже воскресить этим
делом свое увядшее поприще, но что пугал его лишь Фетюкович.
К личному же характеру
дела, к трагедии его, равно как и к личностям участвующих лиц,
начиная с подсудимого, он относился довольно безразлично и отвлеченно, как, впрочем, может быть, и следовало.
«Господа присяжные заседатели, —
начал обвинитель, — настоящее
дело прогремело по всей России.
Но когда-нибудь надо же и нам
начать нашу жизнь трезво и вдумчиво, надо же и нам бросить взгляд на себя как на общество, надо же и нам хоть что-нибудь в нашем общественном
деле осмыслить или только хоть
начать осмысление наше.
Он прямо подошел к
делу и
начал с того, что хотя поприще его и в Петербурге, но он уже не первый раз посещает города России для защиты подсудимых, но таких, в невинности которых он или убежден, или предчувствует ее заранее.
В этом месте защитника прервал довольно сильный аплодисмент. В самом
деле, последние слова свои он произнес с такою искренне прозвучавшею нотой, что все почувствовали, что, может быть, действительно ему есть что сказать и что то, что он скажет сейчас, есть и самое важное. Но председатель, заслышав аплодисмент, громко пригрозил «очистить» залу суда, если еще раз повторится «подобный случай». Все затихло, и Фетюкович
начал каким-то новым, проникновенным голосом, совсем не тем, которым говорил до сих пор.
Он мне еще за три
дня перед тем открыл все главное — вот тогда-то мы и
начали ссориться и с тех пор все три
дня ссорились.
Штабс-капитан замахал наконец руками: «Несите, дескать, куда хотите!» Дети подняли гроб, но, пронося мимо матери, остановились пред ней на минутку и опустили его, чтоб она могла с Илюшей проститься. Но увидав вдруг это дорогое личико вблизи, на которое все три
дня смотрела лишь с некоторого расстояния, она вдруг вся затряслась и
начала истерически дергать над гробом своею седою головой взад и вперед.