Неточные совпадения
По
глазам ее видно было, что у нее какое-то
дело и что пришла она нечто сообщить.
Смердяков бросился за водой. Старика наконец
раздели, снесли в спальню и уложили в постель. Голову обвязали ему мокрым полотенцем. Ослабев от коньяку, от сильных ощущений и от побоев, он мигом, только что коснулся подушки, завел
глаза и забылся. Иван Федорович и Алеша вернулись в залу. Смердяков выносил черепки разбитой вазы, а Григорий стоял у стола, мрачно потупившись.
— Брат, а ты, кажется, и не обратил внимания, как ты обидел Катерину Ивановну тем, что рассказал Грушеньке о том
дне, а та сейчас ей бросила в
глаза, что вы сами «к кавалерам красу тайком продавать ходили!» Брат, что же больше этой обиды? — Алешу всего более мучила мысль, что брат точно рад унижению Катерины Ивановны, хотя, конечно, того быть не могло.
— Давайте, Lise, я готов, только я сам не совсем готов; я иной раз очень нетерпелив, а в другой раз и
глазу у меня нет. Вот у вас другое
дело.
Стояло и торчало где-то какое-то существо или предмет, вроде как торчит что-нибудь иногда пред
глазом, и долго, за
делом или в горячем разговоре, не замечаешь его, а между тем видимо раздражаешься, почти мучаешься, и наконец-то догадаешься отстранить негодный предмет, часто очень пустой и смешной, какую-нибудь вещь, забытую не на своем месте, платок, упавший на пол, книгу, не убранную в шкаф, и проч., и проч.
— Я говорил, вас жалеючи. На вашем месте, если бы только тут я, так все бы это тут же бросил… чем у такого
дела сидеть-с… — ответил Смердяков, с самым открытым видом смотря на сверкающие
глаза Ивана Федоровича. Оба помолчали.
— Эх, одолжи отца, припомню! Без сердца вы все, вот что! Чего тебе
день али два? Куда ты теперь, в Венецию? Не развалится твоя Венеция в два-то
дня. Я Алешку послал бы, да ведь что Алешка в этих
делах? Я ведь единственно потому, что ты умный человек, разве я не вижу. Лесом не торгуешь, а
глаз имеешь. Тут только чтобы видеть: всерьез или нет человек говорит. Говорю, гляди на бороду: трясется бороденка — значит всерьез.
На заре
дней моих, еще малым ребенком, имел я старшего брата, умершего юношей, на
глазах моих, всего только семнадцати лет.
А надо заметить, что жил я тогда уже не на прежней квартире, а как только подал в отставку, съехал на другую и нанял у одной старой женщины, вдовы чиновницы, и с ее прислугой, ибо и переезд-то мой на сию квартиру произошел лишь потому только, что я Афанасия в тот же
день, как с поединка воротился, обратно в роту препроводил, ибо стыдно было в
глаза ему глядеть после давешнего моего с ним поступка — до того наклонен стыдиться неприготовленный мирской человек даже иного справедливейшего своего
дела.
Он же в эти два
дня буквально метался во все стороны, «борясь с своею судьбой и спасая себя», как он потом выразился, и даже на несколько часов слетал по одному горячему
делу вон из города, несмотря на то, что страшно было ему уезжать, оставляя Грушеньку хоть на минутку без
глаза над нею.
Она вырвалась от него из-за занавесок. Митя вышел за ней как пьяный. «Да пусть же, пусть, что бы теперь ни случилось — за минуту одну весь мир отдам», — промелькнуло в его голове. Грушенька в самом
деле выпила залпом еще стакан шампанского и очень вдруг охмелела. Она уселась в кресле, на прежнем месте, с блаженною улыбкой. Щеки ее запылали, губы разгорелись, сверкавшие
глаза посоловели, страстный взгляд манил. Даже Калганова как будто укусило что-то за сердце, и он подошел к ней.
Она в бессилии закрыла
глаза и вдруг как бы заснула на одну минуту. Колокольчик в самом
деле звенел где-то в отдалении и вдруг перестал звенеть. Митя склонился головою к ней на грудь. Он не заметил, как перестал звенеть колокольчик, но не заметил и того, как вдруг перестали и песни, и на место песен и пьяного гама во всем доме воцарилась как бы внезапно мертвая тишина. Грушенька открыла
глаза.
Между тем она усадила Петра Ильича и села сама против него. Петр Ильич вкратце, но довольно ясно изложил ей историю
дела, по крайней мере ту часть истории, которой сам сегодня был свидетелем, рассказал и о сейчашнем своем посещении Фени и сообщил известие о пестике. Все эти подробности донельзя потрясли возбужденную даму, которая вскрикивала и закрывала
глаза руками…
— Господи, да сходил бы ты к этому адвокату сам и рассказал бы
дело с
глазу на
глаз. Ведь из Петербурга за три тысячи, говорят, выписали.
— Не понимаю я тебя… чего мне бояться завтра? — удивленно выговорил Иван, и вдруг в самом
деле какой-то испуг холодом пахнул на его душу. Смердяков обмерил его
глазами.
— Не надоест же человеку! С
глазу на
глаз сидим, чего бы, кажется, друг-то друга морочить, комедь играть? Али все еще свалить на одного меня хотите, мне же в
глаза? Вы убили, вы главный убивец и есть, а я только вашим приспешником был, слугой Личардой верным, и по слову вашему
дело это и совершил.
Новая метода-с: ведь когда ты во мне совсем разуверишься, то тотчас меня же в
глаза начнешь уверять, что я не сон, а есмь в самом
деле, я тебя уж знаю; вот я тогда и достигну цели.
Лицо его было бы и приятным, если бы не
глаза его, сами по себе большие и невыразительные, но до редкости близко один от другого поставленные, так что их
разделяла всего только одна тонкая косточка его продолговатого тонкого носа.
А при аресте, в Мокром, он именно кричал, — я это знаю, мне передавали, — что считает самым позорным
делом всей своей жизни, что, имея средства отдать половину (именно половину!) долга Катерине Ивановне и стать пред ней не вором, он все-таки не решился отдать и лучше захотел остаться в ее
глазах вором, чем расстаться с деньгами!
— Да полноте вы о мистике, — вскричал еще кто-то, — вы вникните в Ипполита-то, в судьбу-то его отселева
дня! Ведь ему завтрашний
день его прокурорша за Митеньку
глаза выцарапает.
Неточные совпадения
Что за черт! в самом
деле! (Протирает
глаза.)Целуются! Ах, батюшки, целуются! Точный жених! (Вскрикивает, подпрыгивая от радости.)Ай, Антон! Ай, Антон! Ай, городничий! Бона, как дело-то пошло!
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти
дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех
глаз и того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.
Хлестаков (рисуется).А ваши
глаза лучше, нежели важные
дела… Вы никак не можете мне помешать, никаким образом не можете; напротив того, вы можете принесть удовольствие.
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев
день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным
глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга
глазами.
Ой ласточка! ой глупая! // Не вей гнезда под берегом, // Под берегом крутым! // Что
день — то прибавляется // Вода в реке: зальет она // Детенышей твоих. // Ой бедная молодушка! // Сноха в дому последняя, // Последняя раба! // Стерпи грозу великую, // Прими побои лишние, // А с
глазу неразумного // Младенца не спускай!..