Неточные совпадения
Девственник, а уж такую глубину
прошел, — я тебя
давно наблюдаю.
Оно правда, — рассмеялся он опять, — старику девяносто лет, и он
давно мог
сойти с ума на своей идее.
В юности моей,
давно уже, чуть не сорок лет тому,
ходили мы с отцом Анфимом по всей Руси, собирая на монастырь подаяние, и заночевали раз на большой реке судоходной, на берегу, с рыбаками, а вместе с нами присел один благообразный юноша, крестьянин, лет уже восемнадцати на вид, поспешал он к своему месту назавтра купеческую барку бечевою тянуть.
Но у него лежали дома старые серебряные часы,
давно уже переставшие
ходить.
— Знаешь, Алешенька,
давно я хотела тебе про это сказать:
хожу к нему каждый день и просто дивлюсь.
Алеша, хотела я тебя спросить
давно: неделю назад он мне вдруг и открывает, что Иван влюблен в Катьку, потому что часто к той
ходит.
Про то же, что повсеместно по всей России уже
прошла слава об ужасном процессе, Алеша знал
давно, и, Боже, какие дикие известия и корреспонденции успел он прочесть за эти два месяца среди других, верных, известий о своем брате, о Карамазовых вообще и даже о себе самом.
— А только что ему отворили в рай, и он вступил, то, не пробыв еще двух секунд — и это по часам, по часам (хотя часы его, по-моему,
давно должны были бы разложиться на составные элементы у него в кармане дорогой), — не пробыв двух секунд, воскликнул, что за эти две секунды не только квадриллион, но квадриллион квадриллионов
пройти можно, да еще возвысив в квадриллионную степень!
«Куда?..» — переглянулися // Тут наши мужики, // Стоят, молчат, потупились… // Уж ночь
давно сошла, // Зажглися звезды частые // В высоких небесах, // Всплыл месяц, тени черные // Дорогу перерезали // Ретивым ходокам. // Ой тени! тени черные! // Кого вы не нагоните? // Кого не перегоните? // Вас только, тени черные, // Нельзя поймать — обнять!
— А мы живем и ничего не знаем, — сказал раз Вронский пришедшему к ним поутру Голенищеву. — Ты видел картину Михайлова? — сказал он, подавая ему только что полученную утром русскую газету и указывая на статью о русском художнике, жившем в том же городе и окончившем картину, о которой
давно ходили слухи и которая вперед была куплена. В статье были укоры правительству и Академии за то, что замечательный художник был лишен всякого поощрения и помощи.
А между тем появленье смерти так же было страшно в малом, как страшно оно и в великом человеке: тот, кто еще не так
давно ходил, двигался, играл в вист, подписывал разные бумаги и был так часто виден между чиновников с своими густыми бровями и мигающим глазом, теперь лежал на столе, левый глаз уже не мигал вовсе, но бровь одна все еще была приподнята с каким-то вопросительным выражением.
Да-с, так сказать, речист, а больно не хитер; // Но будь военный, будь он статский, // Кто так чувствителен, и весел, и остер, // Как Александр Андреич Чацкий! // Не для того, чтоб вас смутить; //
Давно прошло, не воротить, // А помнится…
Деревенское утро
давно прошло, и петербургское было на исходе. До Ильи Ильича долетал со двора смешанный шум человеческих и нечеловеческих голосов; пенье кочующих артистов, сопровождаемое большею частию лаем собак. Приходили показывать и зверя морского, приносили и предлагали на разные голоса всевозможные продукты.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова (Стародуму). Хорошо ли отдохнуть изволил, батюшка? Мы все в четвертой комнате на цыпочках
ходили, чтоб тебя не обеспокоить; не смели в дверь заглянуть; послышим, ан уж ты
давно и сюда вытти изволил. Не взыщи, батюшка…
Но все ухищрения оказались уже тщетными.
Прошло после того и еще два дня; пришла наконец и
давно ожидаемая петербургская почта, но никакой головы не привезла.
Он не раздеваясь
ходил своим ровным шагом взад и вперед по звучному паркету освещенной одною лампой столовой, по ковру темной гостиной, в которой свет отражался только на большом, недавно сделанном портрете его, висевшем над диваном, и чрез ее кабинет, где горели две свечи, освещая портреты ее родных и приятельниц и красивые,
давно близко знакомые ему безделушки ее письменного стола. Чрез ее комнату он доходил до двери спальни и опять поворачивался.
Одни закусывали, стоя или присев к столу; другие
ходили, куря папиросы, взад и вперед по длинной комнате и разговаривали с
давно не виденными приятелями.
Отъезда день
давно просрочен, //
Проходит и последний срок. // Осмотрен, вновь обит, упрочен // Забвенью брошенный возок. // Обоз обычный, три кибитки // Везут домашние пожитки, // Кастрюльки, стулья, сундуки, // Варенье в банках, тюфяки, // Перины, клетки с петухами, // Горшки, тазы et cetera, // Ну, много всякого добра. // И вот в избе между слугами // Поднялся шум, прощальный плач: // Ведут на двор осьмнадцать кляч,