Неточные совпадения
Пока он докучал всем своими
слезами и жалобами, а дом свой обратил
в развратный вертеп, трехлетнего мальчика Митю взял на свое попечение верный слуга этого дома Григорий, и не позаботься он тогда о нем, то, может быть, на ребенке некому было бы переменить рубашонку.
Отец же, бывший когда-то приживальщик, а потому человек чуткий и тонкий на обиду, сначала недоверчиво и угрюмо его встретивший («много, дескать, молчит и много про себя рассуждает»), скоро кончил, однако же, тем, что стал его ужасно часто обнимать и целовать, не далее как через две какие-нибудь недели, правда с пьяными
слезами,
в хмельной чувствительности, но видно, что полюбив его искренно и глубоко и так, как никогда, конечно, не удавалось такому, как он, никого любить…
Но есть горе и надорванное: оно пробьется раз
слезами и с той минуты уходит
в причитывания.
И надолго еще тебе сего великого материнского плача будет, но обратится он под конец тебе
в тихую радость, и будут горькие
слезы твои лишь
слезами тихого умиления и сердечного очищения, от грехов спасающего.
Опять нотабене. Никогда и ничего такого особенного не значил наш монастырь
в его жизни, и никаких горьких
слез не проливал он из-за него. Но он до того увлекся выделанными
слезами своими, что на одно мгновение чуть было себе сам не поверил; даже заплакал было от умиления; но
в тот же миг почувствовал, что пора поворачивать оглобли назад. Игумен на злобную ложь его наклонил голову и опять внушительно произнес...
Алеша вдруг вскочил из-за стола, точь-в-точь как, по рассказу, мать его, всплеснул руками, потом закрыл ими лицо, упал как подкошенный на стул и так и затрясся вдруг весь от истерического припадка внезапных, сотрясающих и неслышных
слез.
Даже
слезы засветились
в глазах его.
Тогда каждый из вас будет
в силах весь мир любовию приобрести и
слезами своими мировые грехи омыть…
— Здесь все друзья мои, все, кого я имею
в мире, милые друзья мои, — горячо начала она голосом,
в котором дрожали искренние страдальческие
слезы, и сердце Алеши опять разом повернулось к ней.
— Завтра,
в Москву! — перекосилось вдруг все лицо Катерины Ивановны, — но… но Боже мой, как это счастливо! — вскричала она
в один миг совсем изменившимся голосом и
в один миг прогнав свои
слезы, так что и следа не осталось.
— Не верьте
слезам женщины, Алексей Федорович, — я всегда против женщин
в этом случае, я за мужчин.
Я
в этом случае всегда против женщин, против всех этих истерик и женских
слез.
Знаете, детки коли молчаливые да гордые, да
слезы долго перемогают
в себе, да как вдруг прорвутся, если горе большое придет, так ведь не то что
слезы потекут-с, а брызнут, словно ручьи-с.
— Доложите пославшим вас, что мочалка чести своей не продает-с! — вскричал он, простирая на воздух руку. Затем быстро повернулся и бросился бежать; но он не пробежал и пяти шагов, как, весь повернувшись опять, вдруг сделал Алеше ручкой. Но и опять, не пробежав пяти шагов, он
в последний уже раз обернулся, на этот раз без искривленного смеха
в лице, а напротив, все оно сотрясалось
слезами. Плачущею, срывающеюся, захлебывающеюся скороговоркой прокричал он...
Понимаю же я, каково должно быть сотрясение вселенной, когда все на небе и под землею сольется
в один хвалебный глас и все живое и жившее воскликнет: «Прав ты, Господи, ибо открылись пути твои!» Уж когда мать обнимется с мучителем, растерзавшим псами сына ее, и все трое возгласят со
слезами: «Прав ты, Господи», то уж, конечно, настанет венец познания и все объяснится.
А
в жизни потом много раз припоминал уже со
слезами, как он велел жить за себя.
Тут уж он и совсем обомлел: «Ваше благородие, батюшка барин, да как вы… да стою ли я…» — и заплакал вдруг сам, точно как давеча я, ладонями обеими закрыл лицо, повернулся к окну и весь от
слез так и затрясся, я же выбежал к товарищу, влетел
в коляску, «вези» кричу.
Если же все оставят тебя и уже изгонят тебя силой, то, оставшись один, пади на землю и целуй ее, омочи ее
слезами твоими, и даст плод от
слез твоих земля, хотя бы и не видал и не слыхал тебя никто
в уединении твоем.
— Мой Господь победил! Христос победил заходящу солнцу! — неистово прокричал он, воздевая к солнцу руки, и, пав лицом ниц на землю, зарыдал
в голос как малое дитя, весь сотрясаясь от
слез своих и распростирая по земле руки. Тут уж все бросились к нему, раздались восклицания, ответное рыдание… Исступление какое-то всех обуяло.
— А ведь, может, еще и не простила, — как-то грозно проговорила она, опустив глаза
в землю, как будто одна сама с собой говорила. — Может, еще только собирается сердце простить. Поборюсь еще с сердцем-то. Я, видишь, Алеша,
слезы мои пятилетние страх полюбила… Я, может, только обиду мою и полюбила, а не его вовсе!
Что-то горело
в сердце Алеши, что-то наполнило его вдруг до боли,
слезы восторга рвались из души его… Он простер руки, вскрикнул и проснулся…
«Облей землю
слезами радости твоея и люби сии
слезы твои…» — прозвенело
в душе его.
Он шел и
в забытьи утирал кулаком
слезы.
— А и убирайся откуда приехал! Велю тебя сейчас прогнать, и прогонят! — крикнула
в исступлении Грушенька. — Дура, дура была я, что пять лет себя мучила! Да и не за него себя мучила вовсе, я со злобы себя мучила! Да и не он это вовсе! Разве он был такой? Это отец его какой-то! Это где ты парик-то себе заказал? Тот был сокол, а это селезень. Тот смеялся и мне песни пел… А я-то, я-то пять лет
слезами заливалась, проклятая я дура, низкая я, бесстыжая!
— На распухшем от
слез лице ее засветилась улыбка, глаза сияли
в полутьме.
Добряк наговорил много лишнего, но горе Грушеньки, горе человеческое, проникло
в его добрую душу, и даже
слезы стояли
в глазах его. Митя вскочил и бросился к нему.
И он упал на стул и, закрыв обеими ладонями лицо, навзрыд заплакал. Но это были уже счастливые
слезы. Он мигом опомнился. Старик исправник был очень доволен, да, кажется, и юристы тоже: они почувствовали, что допрос вступит сейчас
в новый фазис. Проводив исправника, Митя просто повеселел.
— По-моему, господа, по-моему, вот как было, — тихо заговорил он, —
слезы ли чьи, мать ли моя умолила Бога, дух ли светлый облобызал меня
в то мгновение — не знаю, но черт был побежден. Я бросился от окна и побежал к забору… Отец испугался и
в первый раз тут меня рассмотрел, вскрикнул и отскочил от окна — я это очень помню. А я через сад к забору… вот тут-то и настиг меня Григорий, когда уже я сидел на заборе…
И чувствует он еще, что подымается
в сердце его какое-то никогда еще не бывалое
в нем умиление, что плакать ему хочется, что хочет он всем сделать что-то такое, чтобы не плакало больше дитё, не плакала бы и черная иссохшая мать дити, чтоб не было вовсе
слез от сей минуты ни у кого и чтобы сейчас же, сейчас же это сделать, не отлагая и несмотря ни на что, со всем безудержем карамазовским.
— Кто это мне под голову подушку принес? Кто был такой добрый человек! — воскликнул он с каким-то восторженным, благодарным чувством и плачущим каким-то голосом, будто и бог знает какое благодеяние оказали ему. Добрый человек так потом и остался
в неизвестности, кто-нибудь из понятых, а может быть, и писарек Николая Парфеновича распорядились подложить ему подушку из сострадания, но вся душа его как бы сотряслась от
слез. Он подошел к столу и объявил, что подпишет все что угодно.
Ей беспрерывно казалось, что Коля к ней «бесчувствен», и бывали случаи, что она, обливаясь истерическими
слезами, начинала упрекать его
в холодности.
Эта докторша была одних лет с Анной Федоровной и большая ее приятельница, сам же доктор вот уже с год заехал куда-то сперва
в Оренбург, а потом
в Ташкент, и уже с полгода как от него не было ни слуху ни духу, так что если бы не дружба с госпожою Красоткиной, несколько смягчавшая горе оставленной докторши, то она решительно бы истекла от этого горя
слезами.
Иван Федорович вскочил и изо всей силы ударил его кулаком
в плечо, так что тот откачнулся к стене.
В один миг все лицо его облилось
слезами, и, проговорив: «Стыдно, сударь, слабого человека бить!», он вдруг закрыл глаза своим бумажным с синими клеточками и совершенно засморканным носовым платком и погрузился
в тихий слезный плач. Прошло с минуту.
Но доколе же это продолжится, и как вам это не стыдно!» — «Ah mon père, [Ах, мой отец (фр.).] — отвечает грешница, вся
в покаянных
слезах.
Сотрудник мой, наш почтенный и остроумный Николай Парфенович, передавал мне потом, что
в это мгновение ему стало его жалко до
слез.
— Я для чего пришла? — исступленно и торопливо начала она опять, — ноги твои обнять, руки сжать, вот так до боли, помнишь, как
в Москве тебе сжимала, опять сказать тебе, что ты Бог мой, радость моя, сказать тебе, что безумно люблю тебя, — как бы простонала она
в муке и вдруг жадно приникла устами к руке его.
Слезы хлынули из ее глаз.
Может быть, мы станем даже злыми потом, даже пред дурным поступком устоять будем не
в силах, над
слезами человеческими будем смеяться и над теми людьми, которые говорят, вот как давеча Коля воскликнул: «Хочу пострадать за всех людей», — и над этими людьми, может быть, злобно издеваться будем.