Неточные совпадения
Так точно было и с ним: он запомнил
один вечер, летний, тихий, отворенное окно, косые лучи заходящего солнца (косые-то лучи и запомнились всего более),
в комнате
в углу образ, пред ним зажженную лампадку, а пред образом на коленях рыдающую как
в истерике, со взвизгиваниями и вскрикиваниями, мать свою, схватившую его
в обе
руки, обнявшую его крепко до боли и молящую за него Богородицу, протягивающую его из объятий своих обеими
руками к образу как бы под покров Богородице… и вдруг вбегает нянька и вырывает его у нее
в испуге.
Святейший отец, верите ли: влюбил
в себя благороднейшую из девиц, хорошего дома, с состоянием, дочь прежнего начальника своего, храброго полковника, заслуженного, имевшего Анну с мечами на шее, компрометировал девушку предложением
руки, теперь она здесь, теперь она сирота, его невеста, а он, на глазах ее, к
одной здешней обольстительнице ходит.
Дмитрий Федорович стоял несколько мгновений как пораженный: ему поклон
в ноги — что такое? Наконец вдруг вскрикнул: «О Боже!» — и, закрыв
руками лицо, бросился вон из комнаты. За ним повалили гурьбой и все гости, от смущения даже не простясь и не откланявшись хозяину.
Одни только иеромонахи опять подошли под благословение.
— Страшно так и храбро, особенно коли молодые офицерики с пистолетами
в руках один против другого палят за которую-нибудь. Просто картинка. Ах, кабы девиц пускали смотреть, я ужасно как хотела бы посмотреть.
Письмо было
в ее
руке, и она все время, пока кричала, махала им по воздуху. Грушенька выхватила от нее письмо и поднесла к свечке. Это была только записочка, несколько строк,
в один миг она прочла ее.
Он бросился вон. Испуганная Феня рада была, что дешево отделалась, но очень хорошо поняла, что ему было только некогда, а то бы ей, может, несдобровать. Но, убегая, он все же удивил и Феню, и старуху Матрену
одною самою неожиданною выходкой: на столе стояла медная ступка, а
в ней пестик, небольшой медный пестик,
в четверть аршина всего длиною. Митя, выбегая и уже отворив
одною рукой дверь, другою вдруг на лету выхватил пестик из ступки и сунул себе
в боковой карман, с ним и был таков.
— Э, черт! Этого недоставало, — пробормотал он со злобой, быстро переложил из правой
руки кредитки
в левую и судорожно выдернул из кармана платок. Но и платок оказался весь
в крови (этим самым платком он вытирал голову и лицо Григорию): ни
одного почти местечка не было белого, и не то что начал засыхать, а как-то заскоруз
в комке и не хотел развернуться. Митя злобно шваркнул его об пол.
— Украл
один раз у матери двугривенный, девяти лет был, со стола. Взял тихонько и зажал
в руку.
— Публична шельма! — Но не успел он и воскликнуть, как Митя бросился на него, обхватил его обеими
руками, поднял на воздух и
в один миг вынес его из залы
в комнату направо,
в которую сейчас только водил их обоих.
Он стоял
один,
в темноте,
в углу и вдруг схватил себя обеими
руками за голову.
«Что с ним?» — мельком подумал Митя и вбежал
в комнату, где плясали девки. Но ее там не было.
В голубой комнате тоже не было;
один лишь Калганов дремал на диване. Митя глянул за занавесы — она была там. Она сидела
в углу, на сундуке, и, склонившись с
руками и с головой на подле стоявшую кровать, горько плакала, изо всех сил крепясь и скрадывая голос, чтобы не услышали. Увидав Митю, она поманила его к себе и, когда тот подбежал, крепко схватила его за
руку.
Дорогою Марья Кондратьевна успела припомнить, что давеча,
в девятом часу, слышала страшный и пронзительный вопль на всю окрестность из их сада — и это именно был, конечно, тот самый крик Григория, когда он, вцепившись
руками в ногу сидевшего уже на заборе Дмитрия Федоровича, прокричал: «Отцеубивец!» «Завопил кто-то
один и вдруг перестал», — показывала, бежа, Марья Кондратьевна.
Налево, сбоку от Мити, на месте, где сидел
в начале вечера Максимов, уселся теперь прокурор, а по правую
руку Мити, на месте, где была тогда Грушенька, расположился
один румяный молодой человек,
в каком-то охотничьем как бы пиджаке, и весьма поношенном, пред которым очутилась чернильница и бумага.
— Господа, как жаль! Я хотел к ней на
одно лишь мгновение… хотел возвестить ей, что смыта, исчезла эта кровь, которая всю ночь сосала мне сердце, и что я уже не убийца! Господа, ведь она невеста моя! — восторженно и благоговейно проговорил он вдруг, обводя всех глазами. — О, благодарю вас, господа! О, как вы возродили, как вы воскресили меня
в одно мгновение!.. Этот старик — ведь он носил меня на
руках, господа, мыл меня
в корыте, когда меня трехлетнего ребенка все покинули, был отцом родным!..
В существенном же явилось
одно показание панов, возбудившее необыкновенное любопытство следователей: это именно о том, как подкупал Митя,
в той комнатке, пана Муссяловича и предлагал ему три тысячи отступного с тем, что семьсот рублей
в руки, а остальные две тысячи триста «завтра же утром
в городе», причем клялся честным словом, объявляя, что здесь,
в Мокром, с ним и нет пока таких денег, а что деньги
в городе.
Вот особенно
одна с краю, такая костлявая, высокого роста, кажется, ей лет сорок, а может, и всего только двадцать, лицо длинное, худое, а на
руках у нее плачет ребеночек, и груди-то, должно быть, у ней такие иссохшие, и ни капли
в них молока.
Ну, а ваш друг Ракитин приходит всегда
в таких сапогах и протянет их по ковру…
одним словом, он начал мне даже что-то намекать, а вдруг
один раз, уходя, пожал мне ужасно крепко
руку.
— Ты этого еще не знаешь. У нее
в руках один документ есть, собственноручный, Митенькин, математически доказывающий, что он убил Федора Павловича.
«Сам видел,
в руках у них видел три тысячи как
одну копеечку, глазами созерцал, уж нам ли счету не понимать-с!» — восклицал Трифон Борисович, изо всех сил желая угодить «начальству».
Не
в сообщничестве с собой обвиняет, а его
одного:
один, дескать, он это сделал, он убил и ограбил, его
рук дело!
Вероятно, он убил
в раздражении, разгоревшись злобой, только что взглянул на своего ненавистника и соперника, но убив, что сделал, может быть,
одним разом,
одним взмахом
руки, вооруженной медным пестом, и убедившись затем уже после подробного обыска, что ее тут нет, он, однако же, не забыл засунуть
руку под подушку и достать конверт с деньгами, разорванная обложка которого лежит теперь здесь на столе с вещественными доказательствами.
Но почему же я не могу предположить, например, хоть такое обстоятельство, что старик Федор Павлович, запершись дома,
в нетерпеливом истерическом ожидании своей возлюбленной вдруг вздумал бы, от нечего делать, вынуть пакет и его распечатать: „Что, дескать, пакет, еще, пожалуй, и не поверит, а как тридцать-то радужных
в одной пачке ей покажу, небось сильнее подействует, потекут слюнки“, — и вот он разрывает конверт, вынимает деньги, а конверт бросает на пол властной
рукой хозяина и уж, конечно, не боясь никакой улики.
Тут мне приходит
в голову
одна самая обыкновенная мысль: ну что, если б этот пестик лежал не на виду, не на полке, с которой схватил его подсудимый, а был прибран
в шкаф? — ведь подсудимому не мелькнул бы он тогда
в глаза, и он бы убежал без оружия, с пустыми
руками, и вот, может быть, никого бы тогда и не убил.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая
рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни
один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет!
В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а
в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И
руки дрожат, и все помутилось.
Скотинин. Смотри ж, не отпирайся, чтоб я
в сердцах с
одного разу не вышиб из тебя духу. Тут уж
руки не подставишь. Мой грех. Виноват Богу и государю. Смотри, не клепли ж и на себя, чтоб напрасных побой не принять.
Выслушав такой уклончивый ответ, помощник градоначальника стал
в тупик. Ему предстояло
одно из двух: или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем начать под
рукой следствие, или же некоторое время молчать и выжидать, что будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь, то есть приступил к дознанию, и
в то же время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы не волновать народ и не поселить
в нем несбыточных мечтаний.
Сначала он распоряжался довольно деятельно и даже пустил
в дерущихся порядочную струю воды; но когда увидел Домашку, действовавшую
в одной рубахе впереди всех с вилами
в руках, то"злопыхательное"сердце его до такой степени воспламенилось, что он мгновенно забыл и о силе данной им присяги, и о цели своего прибытия.