Неточные совпадения
За плетнем
в соседском саду, взмостясь на что-то, стоял, высунувшись по грудь, брат его Дмитрий Федорович и изо всех сил делал ему руками
знаки, звал его и манил, видимо боясь не только крикнуть, но даже сказать вслух слово, чтобы не услышали. Алеша тотчас подбежал к плетню.
Я
в пакете искал
знака какого-нибудь карандашом — н-ничего!
— Потому сочтут сообщником, что я им эти самые
знаки в секрете большом сообщил-с.
Оченно боятся они Дмитрия Федоровича, так что если бы даже Аграфена Александровна уже пришла, и они бы с ней заперлись, а Дмитрий Федорович тем временем где появится близко, так и тут беспременно обязан я им тотчас о том доложить, постучамши три раза, так что первый-то
знак в пять стуков означает: «Аграфена Александровна пришли», а второй
знак в три стука — «оченно, дескать, надоть»; так сами по нескольку раз на примере меня учили и разъясняли.
Кроткий отец иеромонах Иосиф, библиотекарь, любимец покойного, стал было возражать некоторым из злословников, что «не везде ведь это и так» и что не догмат же какой
в православии сия необходимость нетления телес праведников, а лишь мнение, и что
в самых даже православных странах, на Афоне например, духом тлетворным не столь смущаются, и не нетление телесное считается там главным признаком прославления спасенных, а цвет костей их, когда телеса их полежат уже многие годы
в земле и даже истлеют
в ней, «и если обрящутся кости желты, как воск, то вот и главнейший
знак, что прославил Господь усопшего праведного; если же не желты, а черны обрящутся, то значит не удостоил такого Господь славы, — вот как на Афоне, месте великом, где издревле нерушимо и
в светлейшей чистоте сохраняется православие», — заключил отец Иосиф.
Митя хоть и знал этого купца
в лицо, но
знаком с ним не был и даже ни разу не говорил с ним.
Но дело
в том, что с Хохлаковой он
в последний месяц совсем почти раззнакомился, да и прежде
знаком был мало и, сверх того, очень знал, что и сама она его терпеть не может.
Но ночь была темная, ворота у Федора Павловича крепкие, надо опять стучать, с Федором же Павловичем
знаком он был отдаленно — и вот он достучится, ему отворят, и вдруг там ничего не случилось, а насмешливый Федор Павлович пойдет завтра рассказывать по городу анекдот, как
в полночь ломился к нему незнакомый чиновник Перхотин, чтоб узнать, не убил ли его кто-нибудь.
— Да это же невозможно, господа! — вскричал он совершенно потерявшись, — я… я не входил… я положительно, я с точностью вам говорю, что дверь была заперта все время, пока я был
в саду и когда я убегал из сада. Я только под окном стоял и
в окно его видел, и только, только… До последней минуты помню. Да хоть бы и не помнил, то все равно знаю, потому что
знаки только и известны были что мне да Смердякову, да ему, покойнику, а он, без
знаков, никому бы
в мире не отворил!
—
Знаки? Какие же это
знаки? — с жадным, почти истерическим любопытством проговорил прокурор и вмиг потерял всю сдержанную свою осанку. Он спросил, как бы робко подползая. Он почуял важный факт, ему еще не известный, и тотчас же почувствовал величайший страх, что Митя, может быть, не захочет открыть его
в полноте.
Митя точно и пространно изложил им все, что касалось
знаков, изобретенных Федором Павловичем для Смердякова, рассказал, что именно означал каждый стук
в окно, простучал даже эти
знаки по столу и на вопрос Николая Парфеновича: что, стало быть, и он, Митя, когда стучал старику
в окно, то простучал именно тот
знак, который означал: «Грушенька пришла», — ответил с точностью, что именно точно так и простучал, что, дескать, «Грушенька пришла».
— А ведь если знал про эти
знаки и Смердяков, а вы радикально отвергаете всякое на себя обвинение
в смерти вашего родителя, то вот не он ли, простучав условленные
знаки, заставил вашего отца отпереть себе, а затем и… совершил преступление?
— Но опять вы забываете то обстоятельство, — все так же сдержанно, но как бы уже торжествуя, заметил прокурор, — что
знаков и подавать было не надо, если дверь уже стояла отпертою, еще при вас, еще когда вы находились
в саду…
Что же до Алеши, то исправник очень любил его и давно уже был с ним
знаком, а Ракитин, повадившийся впоследствии приходить очень часто к заключенному, был одним из самых близких знакомых «исправничьих барышень», как он называл их, и ежедневно терся
в их доме.
— Я ждал, что они Федора Павловича убьют-с… это наверно-с. Потому я их уже так приготовил…
в последние дни-с… а главное — те
знаки им стали известны. При ихней мнительности и ярости, что
в них за эти дни накопилась, беспременно через
знаки в самый дом должны были проникнуть-с. Это беспременно. Я так их и ожидал-с.
И смешно же: вдруг я эти самые
знаки вздумал им тогда по раме простучать, что Грушенька, дескать, пришла, при них же
в глазах: словам-то как бы не верил, а как
знаки я простучал, так тотчас же и побежали дверь отворить.
— Бранишься, а сам смеешься — хороший
знак. Ты, впрочем, сегодня гораздо со мной любезнее, чем
в прошлый раз, и я понимаю отчего: это великое решение…
С этого процесса господин Ракитин
в первый раз заявил себя и стал заметен; прокурор знал, что свидетель готовит
в журнал статью о настоящем преступлении и потом уже
в речи своей (что увидим ниже) цитовал несколько мыслей из статьи, значит, уже был с нею
знаком.
Затем стремится на наблюдательный пост „на задах“ и там — и там узнает, что Смердяков
в падучей, что другой слуга болен, — поле чисто, а „
знаки“
в руках его — какой соблазн!
Да и не подозрение только — какие уж теперь подозрения, обман явен, очевиден: она тут, вот
в этой комнате, откуда свет, она у него там, за ширмами, — и вот несчастный подкрадывается к окну, почтительно
в него заглядывает, благонравно смиряется и благоразумно уходит, поскорее вон от беды, чтобы чего не произошло, опасного и безнравственного, — и нас
в этом хотят уверить, нас, знающих характер подсудимого, понимающих,
в каком он был состоянии духа,
в состоянии, нам известном по фактам, а главное, обладая
знаками, которыми тотчас же мог отпереть дом и войти!“ Здесь по поводу „
знаков“ Ипполит Кириллович оставил на время свое обвинение и нашел необходимым распространиться о Смердякове, с тем чтоб уж совершенно исчерпать весь этот вводный эпизод о подозрении Смердякова
в убийстве и покончить с этою мыслию раз навсегда.
В этом качестве домашнего соглядатая он изменяет своему барину, сообщает подсудимому и о существовании пакета с деньгами, и про
знаки, по которым можно проникнуть к барину, — да и как бы он мог не сообщить!
И вот, замыслив убийство, он заранее сообщает другому лицу — и к тому же
в высочайшей степени заинтересованному лицу, именно подсудимому, — все обстоятельства о деньгах и
знаках: где лежит пакет, что именно на пакете написано, чем он обернут, а главное, главное сообщает про эти «
знаки», которыми к барину можно пройти.
Уж я и не говорю про то, как бы мог Смердяков рассчитать это все заранее и все предузнать как по пальцам, то есть что раздраженный и бешеный сын придет единственно для того только, чтобы почтительно заглянуть
в окно и, обладая
знаками, отретироваться, оставив ему, Смердякову, всю добычу!