Неточные совпадения
— Они стоят на любопытнейшей точке, — продолжал
отец библиотекарь, — по-видимому, совершенно отвергают в
вопросе о церковно-общественном суде разделение церкви от государства.
Надо всем стоял, как гора, главный, роковой и неразрешимый
вопрос: чем кончится у
отца с братом Дмитрием пред этою страшною женщиной?
— Ему очень худо, он, может быть, сегодня умрет, — ответил Алеша, но
отец даже и не расслышал, да и
вопрос свой тотчас забыл.
Страшная, неистовая злоба закипела вдруг в сердце Мити: «Вот он, его соперник, его мучитель, мучитель его жизни!» Это был прилив той самой внезапной, мстительной и неистовой злобы, про которую, как бы предчувствуя ее, возвестил он Алеше в разговоре с ним в беседке четыре дня назад, когда ответил на
вопрос Алеши: «Как можешь ты говорить, что убьешь
отца?»
— Я гораздо добрее, чем вы думаете, господа, я вам сообщу почему, и дам этот намек, хотя вы того и не стоите. Потому, господа, умалчиваю, что тут для меня позор. В ответе на
вопрос: откуда взял эти деньги, заключен для меня такой позор, с которым не могло бы сравняться даже и убийство, и ограбление
отца, если б я его убил и ограбил. Вот почему не могу говорить. От позора не могу. Что вы это, господа, записывать хотите?
— Позвольте узнать, — начал защитник с самою любезною и даже почтительною улыбкой, когда пришлось ему в свою очередь задавать
вопросы, — вы, конечно, тот самый и есть господин Ракитин, которого брошюру, изданную епархиальным начальством, «Житие в бозе почившего старца
отца Зосимы», полную глубоких и религиозных мыслей, с превосходным и благочестивым посвящением преосвященному, я недавно прочел с таким удовольствием?
Но начал спрашивать и Фетюкович. На
вопрос о том: когда именно подсудимый говорил ему, Алеше, о своей ненависти к
отцу и о том, что он мог бы убить его, и что слышал ли он это от него, например, при последнем свидании пред катастрофой, Алеша, отвечая, вдруг как бы вздрогнул, как бы нечто только теперь припомнив и сообразив...
— Я твердо была уверена, что он всегда успеет переслать эти три тысячи, только что получит от
отца, — продолжала она, отвечая на
вопросы.
Ему стали предлагать
вопросы. Он отвечал совсем как-то нехотя, как-то усиленно кратко, с каким-то даже отвращением, все более и более нараставшим, хотя, впрочем, отвечал все-таки толково. На многое отговорился незнанием. Про счеты
отца с Дмитрием Федоровичем ничего не знал. «И не занимался этим», — произнес он. Об угрозах убить
отца слышал от подсудимого. Про деньги в пакете слышал от Смердякова…
Обозначив в порядке все, что известно было судебному следствию об имущественных спорах и семейных отношениях
отца с сыном, и еще, и еще раз выведя заключение, что, по известным данным, нет ни малейшей возможности определить в этом
вопросе о дележе наследства, кто кого обсчитал или кто на кого насчитал, Ипполит Кириллович по поводу этих трех тысяч рублей, засевших в уме Мити как неподвижная идея, упомянул об медицинской экспертизе.
Вид
отца недостойного, особенно сравнительно с
отцами другими, достойными, у других детей, его сверстников, невольно подсказывает юноше
вопросы мучительные.
Неточные совпадения
Когда она думала о сыне и его будущих отношениях к бросившей его
отца матери, ей так становилось страшно за то, что она сделала, что она не рассуждала, а, как женщина, старалась только успокоить себя лживыми рассуждениями и словами, с тем чтобы всё оставалось по старому и чтобы можно было забыть про страшный
вопрос, что будет с сыном.
И на
вопрос — кто она? — Таисья очень оживленно рассказала:
отец Агафьи был матросом военного флота, боцманом в «добровольном», затем открыл пивную и начал заниматься контрабандой. Торговал сигарами. Он вел себя так, что матросы считали его эсером. Кто-то донес на него, жандармы сделали обыск, нашли сигары, и оказалось, что у него большие тысячи в банке лежат. Арестовали старика.
Клим Иванович Самгин видел, что восторги
отцов — плотского и духовного — не безразличны девице, румяное лицо ее самодовольно пылает, кругленькие глазки сладостно щурятся. Он не любил людей, которые много спрашивают. Ему не нравилась эта пышная девица, мягкая, точно пуховая подушка, и он был доволен, что
отцы, помешав ему ответить, позволили Софье забыть ее
вопрос, поставить другой:
— Ну, а — Дмитрий? — спрашивала она. — Рабочий
вопрос изучает? О, боже! Впрочем, я так и думала, что он займется чем-нибудь в этом роде. Тимофей Степанович убежден, что этот
вопрос раздувается искусственно. Есть люди, которым кажется, что это Германия, опасаясь роста нашей промышленности, ввозит к нам рабочий социализм. Что говорит Дмитрий об
отце? За эти восемь месяцев — нет, больше! — Иван Акимович не писал мне…
Юноша носил фамилию Властов и на
вопрос Варвары — кто его
отец? — ответил: