— Сейчас оттуда… Вместе с Кожиным были. Ну, там Мамай воевал: как учали
бабы реветь, как учали причитать — святых вон понеси. Ну, да ты не сумлевайся, Фенюшка… И не такая беда изнашивается. А главное, оборудуй мне деляночку…
Из Туляцкого конца дорога поднималась в гору. Когда обоз поднялся, то все возы остановились, чтобы в последний раз поглядеть на остававшееся в яме «жило». Здесь провожавшие простились. Поднялся опять рев и причитания.
Бабы ревели до изнеможения, а глядя на них, голосили и ребятишки. Тит Горбатый надел свою шляпу и двинулся: дальние проводы — лишние слезы. За ним хвостом двинулись остальные телеги.
— Доктор, господин хороший! — взмолился он, моргая глазами и опять проводя ладонью по носу. — Яви божескую милость, отпусти ты Ваську домой! Заставь вечно бога молить! Ваше благородие, отпусти! С голоду все дохнут! Мать день-деньской ревет, Васькина
баба ревет… просто смерть! На свет белый не глядел бы! Сделай милость, отпусти его, господин хороший!
— Опять твоя
баба ревет! Знать, ревнива, щекотки боится! Не люблю бабьего визгу. Как ножом режет! Эх, бабы, бабы! И на какой предмет вас бог создал? Для какой такой стати? Мерси за ужин, господа почтенные! Теперь бы винца выпить, чтоб прекрасные сны снились! У барыни твоей, должно полагать, вина того тьма-тьмущая! Пей — не хочу!
Неточные совпадения
Разломило спину, // А квашня не ждет! //
Баба Катерину // Вспомнила —
ревет: // В дворне больше году // Дочка… нет родной! // Славно жить народу // На Руси святой!
Уже все позаснули, дети переплакали и тоже угомонились давно, а
баба всё не спит, думает и слушает, как
ревет море; теперь уж ее мучает тоска: жалко мужа, обидно на себя, что не удержалась и попрекнула его.
Вообще народ был взбудоражен. Погоревшие соседи еще больше разжигали общее озлобление.
Ревели и голосили
бабы, погоревшие мужики мрачно молчали, а общественное мнение продолжало свое дело.
— Кто здесь хозяин, а?.. Ты о чем ревешь-то, Кожин?.. Эх, брат, у
баб последнее рукомесло отбиваешь…
— Погибель, а не житье в этой самой орде, — рассказывала Домнушка мужу и Макару. — Старики-то, слышь, укрепились, а молодяжник да
бабы взбунтовались… В голос, сказывают,
ревели. Самое гиблое место эта орда, особливо для
баб, — ну,
бабы наши подняли бунт. Как огляделись, так и зачали донимать мужиков… Мужики их бить, а
бабы все свое толмят, ну, и достигли-таки мужиков.