Это мог быть, наконец, просто бред, видение девяностолетнего старика пред смертью, да еще
разгоряченного вчерашним автодафе во сто сожженных еретиков.
Юноша невольно задумывается: „Да разве он любил меня, когда рождал, — спрашивает он, удивляясь все более и более, — разве для меня он родил меня: он не знал ни меня, ни даже пола моего в ту минуту, в минуту страсти, может быть
разгоряченной вином, и только разве передал мне склонность к пьянству — вот все его благодеяния…