Неточные совпадения
Она тотчас же влюбилась в портрет, по обыкновению всех девочек в пансионах, влюбляющихся во
что ни
попало, а вместе и в своих учителей, преимущественно чистописания и рисования.
Денег Варвара Петровна посылала ему не жалея, несмотря на то
что после реформы доход с ее имений
упал до того,
что в первое время она и половины прежнего дохода не получала.
Она всю ночь не
спала и даже ходила рано утром совещаться к Степану Трофимовичу и у него заплакала,
чего никогда еще с нею при людях не случалось.
И, однако, все эти грубости и неопределенности, всё это было ничто в сравнении с главною его заботой. Эта забота мучила его чрезвычайно, неотступно; от нее он худел и
падал духом. Это было нечто такое,
чего он уже более всего стыдился и о
чем никак не хотел заговорить даже со мной; напротив, при случае лгал и вилял предо мной, как маленький мальчик; а между тем сам же посылал за мною ежедневно, двух часов без меня пробыть не мог, нуждаясь во мне, как в воде или в воздухе.
Тут он
упал, потому
что я с силой вырвался у него из рук и побежал по улице. Липутин увязался за мной.
— Один, один он мне остался теперь, одна надежда моя! — всплеснул он вдруг руками, как бы внезапно пораженный новою мыслию, — теперь один только он, мой бедный мальчик, спасет меня и — о,
что же он не едет! О сын мой, о мой Петруша… и хоть я недостоин названия отца, а скорее тигра, но… laissez-moi, mon ami, [оставьте меня, мой друг (фр.).] я немножко полежу, чтобы собраться с мыслями. Я так устал, так устал, да и вам, я думаю, пора
спать, voyez-vous, [вы видите (фр.).] двенадцать часов…
Может, было и то и другое, и испуг и восторг; но помню,
что я быстро к ней придвинулся (я стоял почти подле), мне показалось,
что она сейчас
упадет в обморок.
Ее как бы поразило,
что он так скоро заснул и
что может так
спать, так прямо сидя и так неподвижно; даже дыхания почти нельзя было заметить.
Капитан Лебядкин дней уже восемь не был пьян; лицо его как-то отекло и пожелтело, взгляд был беспокойный, любопытный и очевидно недоумевающий; слишком заметно было,
что он еще сам не знает, каким тоном ему можно заговорить и в какой всего выгоднее было бы прямо
попасть.
Но от шампанского опьянел, от сигары его стошнило, так
что до внесенных кушаний и не притронулся, а улегся
спать чуть не без памяти.
— И многие прокламации, — продолжал Блюм, не слушая замечаний. — Мы кончим тем,
что непременно
нападем на след настоящих здешних прокламаций. Этот молодой Верховенский мне весьма и весьма подозрителен.
Все давно
падают, и все давно знают,
что не за
что ухватиться.
Объявив,
что меры приняты, Лембке круто повернулся и быстро пошел из комнаты, но с двух шагов запнулся за ковер, клюнулся носом вперед и чуть было не
упал.
Юлия Михайловна говорила потом,
что еще мгновение, и она бы
упала в обморок.
— Господа, — прокричал он наконец, уже совсем уязвленный, — я вижу,
что моя бедная поэмка не туда
попала. Да и сам я, кажется, не туда
попал.
Впрочем, надо признаться,
что все эти разнузданные господа еще сильно боялись наших сановников, да и пристава, бывшего в зале. Кое-как, минут в десять, все опять разместились, но прежнего порядка уже не восстановлялось. И вот в этот-то начинающийся хаос и
попал бедный Степан Трофимович…
— Степан Трофимович! — радостно проревел семинарист. — Здесь в городе и в окрестностях бродит теперь Федька Каторжный, беглый с каторги. Он грабит и недавно еще совершил новое убийство. Позвольте спросить; если б вы его пятнадцать лет назад не отдали в рекруты в уплату за карточный долг, то есть попросту не проиграли в картишки, скажите,
попал бы он в каторгу? резал бы людей, как теперь, в борьбе за существование?
Что скажете, господин эстетик?
Я видел, как человек пятнадцать, может быть, ринулись его освобождать за кулисы, но не через эстраду, а сбоку, разбивая легкую загородку, так
что та наконец и
упала…
Насчет замечания вашего о моей непрактичности напомню вам одну мою давнишнюю мысль:
что у нас в России целая бездна людей тем и занимаются,
что всего яростнее и с особенным надоеданием, как мухи летом,
нападают на чужую непрактичность, обвиняя в ней всех и каждого, кроме только себя.
Не презирайте дуру и не смейтесь за эту слезинку,
что сейчас
упала.
— Лизавета Николаевна, это уж такое малодушие! — бежал за нею Петр Степанович. — И к
чему вы не хотите, чтоб он вас видел? Напротив, посмотрите ему прямо и гордо в глаза… Если вы что-нибудь насчет того…девичьего… то ведь это такой предрассудок, такая отсталость… Да куда же вы, куда же вы? Эх, бежит! Воротимтесь уж лучше к Ставрогину, возьмем мои дрожки… Да куда же вы? Там поле… ну,
упала!..
Тут кто-то крикнул: «Это ставрогинская!» И с другой стороны: «Мало
что убьют, глядеть придут!» Вдруг я увидел,
что над ее головой, сзади, поднялась и опустилась чья-то рука; Лиза
упала.
Один из слушателей как-то заметил ему,
что он напрасно «представляется»;
что он ел, пил, чуть не
спал в доме Юлии Михайловны, а теперь первый же ее и чернит, и
что это вовсе не так красиво, как он полагает.
— Я там сидел под столом. Не беспокойтесь, господа, я все ваши шаги знаю. Вы ехидно улыбаетесь, господин Липутин? А я знаю, например,
что вы четвертого дня исщипали вашу супругу, в полночь, в вашей спальне, ложась
спать.
В то,
что Шатов донесет, наши все поверили; но в то,
что Петр Степанович играет ими как пешками, — тоже верили. А затем все знали,
что завтра все-таки явятся в комплекте на место, и судьба Шатова решена. Чувствовали,
что вдруг как мухи
попали в паутину к огромному пауку; злились, но тряслись от страху.
— Видно,
что вы любите жену после Швейцарии. Это хорошо, если после Швейцарии. Когда надо чаю, приходите опять. Приходите всю ночь, я не
сплю совсем. Самовар будет. Берите рубль, вот. Ступайте к жене, я останусь и буду думать о вас и о вашей жене.
Он вспомнил,
что она жаловалась,
что он обещался затопить печь. «Дрова тут, можно принести, не разбудить бы только. Впрочем, можно. А как решить насчет телятины? Встанет, может быть, захочет кушать… Ну, это после; Кириллов всю ночь не
спит.
Чем бы ее накрыть, она так крепко
спит, но ей, верно, холодно, ах, холодно!»
Запнувшись о труп, он
упал через труп на Петра Степановича и уже так крепко обхватил его в своих объятиях, прижимаясь к его груди своею головой,
что ни Петр Степанович, ни Толкаченко, ни Липутин в первое мгновение почти ничего не могли сделать.
Лицо его было неестественно бледно, взгляд нестерпимо тяжелый. Он был как в горячке. Петр Степанович подумал было,
что он сейчас
упадет.
— Да
чего, скажите, она так струсила? — зашептал и молодой человек. — Она даже меня вчера к себе не пустила; по-моему, ей за мужа бояться нечего; напротив, он так приглядно
упал на пожаре, так сказать, жертвуя даже жизнью.
Настасья упоминала потом,
что он лег
спать уже поздно и
спал.
И на большой дороге есть высшая мысль! вот — вот
что я хотел сказать — про мысль, вот теперь и вспомнил, а то я всё не
попадал.
Мне кажется,
что мне хочется
спать; у меня что-то в голове вертится.
Она вырвалась наконец; он ее отпустил, дав ей слово сейчас же лечь
спать. Прощаясь, пожаловался,
что у него очень болит голова. Софья Матвеевна, еще как входила, оставила свой сак и вещи в первой комнате, намереваясь ночевать с хозяевами; но ей не удалось отдохнуть.
— Да
что ты мне всё aimais да aimais! Довольно! — вскочила она опять. — И если вы теперь сейчас не заснете, то я… Вам нужен покой;
спать, сейчас
спать, закройте глаза. Ах, боже мой, он, может быть, завтракать хочет!
Что вы едите?
Что он ест? Ах, боже мой, где та? Где она?