Неточные совпадения
Я
сердцем с вами и ваш,
с одной всегда, en tout pays [в любой стране (фр.).] и хотя бы даже dans le pays de Makar et de ses veaux, [в стране Макара и его телят (фр.).] о котором, помните, так часто мы, трепеща, говорили в Петербурге пред отъездом.
Но еще в Швейцарии почувствовала
сердцем своим, что брошенного друга надо по возвращении вознаградить, тем более что давно уже сурово
с ним обходилась.
Один бог знает глубину
сердец, но полагаю, что Варвара Петровна даже
с некоторым удовольствием приостановилась теперь в самых соборных вратах, зная, что мимо должна сейчас же пройти губернаторша, а затем и все, и «пусть сама увидит, как мне всё равно, что бы она там ни подумала и что бы ни сострила еще насчет тщеславия моей благотворительности.
Он мрачно примолк, смотря в землю и приложив правую руку к
сердцу. Варвара Петровна ждала, не сводя
с него глаз.
— А это бедное, это несчастное существо, эту безумную, утратившую всё и сохранившую одно
сердце, я намерена теперь сама усыновить, — вдруг воскликнула Варвара Петровна, — это долг, который я намерена свято исполнить.
С этого же дня беру ее под мою защиту!
Капитан поклонился, шагнул два шага к дверям, вдруг остановился, приложил руку к
сердцу, хотел было что-то сказать, не сказал и быстро побежал вон. Но в дверях как раз столкнулся
с Николаем Всеволодовичем; тот посторонился; капитан как-то весь вдруг съежился пред ним и так и замер на месте, не отрывая от него глаз, как кролик от удава. Подождав немного, Николай Всеволодович слегка отстранил его рукой и вошел в гостиную.
Увидав, что Nicolas сидит что-то слишком уж неподвижно, она
с бьющимся
сердцем осторожно приблизилась сама к дивану.
— Не шутили! В Америке я лежал три месяца на соломе, рядом
с одним… несчастным, и узнал от него, что в то же самое время, когда вы насаждали в моем
сердце бога и родину, — в то же самое время, даже, может быть, в те же самые дни, вы отравили
сердце этого несчастного, этого маньяка, Кириллова, ядом… Вы утверждали в нем ложь и клевету и довели разум его до исступления… Подите взгляните на него теперь, это ваше создание… Впрочем, вы видели.
Дело ясное: все искатели на попятный, все женихи прочь, морген фри, нос утри, один поэт остался бы верен
с раздавленным в груди
сердцем.
Мысль о ней лежала на ее
сердце камнем, кошмаром, мучила ее странными привидениями и гаданиями, и всё это совместно и одновременно
с мечтами о дочерях графа К. Но об этом еще речь впереди.
Разумеется, никто более ее не был пленен и очарован вышеприведенными знаменательными словами Юлии Михайловны на вечере у предводительши: они много сняли тоски
с ее
сердца и разом разрешили многое из того, что так мучило ее
с того несчастного воскресенья.
Не слыша под собою ног, добежал он к себе в кабинет, как был, одетый, бросился ничком на постланную ему постель, судорожно закутался весь
с головой в простыню и так пролежал часа два, — без сна, без размышлений,
с камнем на
сердце и
с тупым, неподвижным отчаянием в душе.
Но вы, вы, создание чистое и наивное, вы, кроткая, которой судьба едва не соединилась
с моею, по воле одного капризного и самовластного
сердца, вы, может быть,
с презрением смотревшая, когда я проливал мои малодушные слезы накануне несостоявшегося нашего брака; вы, которая не можете, кто бы вы ни были, смотреть на меня иначе как на лицо комическое, о, вам, вам последний крик моего
сердца, вам последний мой долг, вам одной!
Не могу же оставить вас навеки
с мыслию обо мне как о неблагодарном глупце, невеже и эгоисте, как, вероятно, и утверждает вам обо мне ежедневно одно неблагодарное и жестокое
сердце, которое, увы, не могу забыть…»
— Вот забота! И главное, что вы это сами знаете как по пальцам и понимаете лучше всех на свете и сами рассчитывали. Я барышня, мое
сердце в опере воспитывалось, вот
с чего и началось, вся разгадка.
Сведу
с Маврикием, и она тотчас про вас начнет вспоминать, — ему вас хвалить, а его в глаза бранить, —
сердце женщины!
Виргинский в продолжение дня употребил часа два, чтоб обежать всех нашихи возвестить им, что Шатов наверно не донесет, потому что к нему воротилась жена и родился ребенок, и, «зная
сердце человеческое», предположить нельзя, что он может быть в эту минуту опасен. Но, к смущению своему, почти никого не застал дома, кроме Эркеля и Лямшина. Эркель выслушал это молча и ясно смотря ему в глаза; на прямой же вопрос: «Пойдет ли он в шесть часов или нет?» — отвечал
с самою ясною улыбкой, что, «разумеется, пойдет».
— Я видел полный расцвет красоты ее (брюнетки), видел “
с нарывом в
сердце” ежедневно, как она проходила мимо меня, как бы стыдясь красоты своей».
— Да не оставлю же я вас, Степан Трофимович, никогда не оставлю-с! — схватила она его руки и сжала в своих, поднося их к
сердцу, со слезами на глазах смотря на него. («Жалко уж очень мне их стало в ту минуту», — передавала она.) Губы его задергались как бы судорожно.
Дарья Павловна
с биением
сердца долго смотрела на письмо и не смела распечатать. Она знала от кого: писал Николай Ставрогин. Она прочла надпись на конверте: «Алексею Егорычу
с передачею Дарье Павловне, секретно».
Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на
сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь.
С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Лука Лукич. Что ж мне, право,
с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго
сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно
с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого
сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Впопад ли я ответила — // Не знаю… Мука смертная // Под
сердце подошла… // Очнулась я, молодчики, // В богатой, светлой горнице. // Под пологом лежу; // Против меня — кормилица, // Нарядная, в кокошнике, //
С ребеночком сидит: // «Чье дитятко, красавица?» // — Твое! — Поцаловала я // Рожоное дитя…
Чудо
с отшельником сталося: // Бешеный гнев ощутил, // Бросился к пану Глуховскому, // Нож ему в
сердце вонзил!