Неточные совпадения
— А-а! — приподнялся Кармазинов с дивана, утираясь салфеткой, и с видом чистейшей радости полез лобызаться — характерная привычка русских людей, если они слишком уж знамениты. Но Петр Степанович помнил по бывшему уже опыту, что он лобызаться-то лезет, а сам подставляет щеку, и потому сделал
на сей раз то же самое; обе щеки встретились. Кармазинов, не показывая виду, что заметил это, уселся
на диван и с приятностию указал Петру Степановичу
на кресло против себя, в котором тот и
развалился.
И он с теми свободными и фамильярными, грациозными движениями, которые его отличали, взял за руку фрейлину, поцеловал ее и, поцеловав, помахал фрейлинскою рукой,
развалившись на креслах и глядя в сторону.
Неточные совпадения
Через два часа Клим Самгин сидел
на скамье в парке санатории, пред ним в
кресле на колесах
развалился Варавка, вздувшийся, как огромный пузырь, синее лицо его, похожее
на созревший нарыв, лоснилось, медвежьи глаза смотрели тускло, и было в них что-то сонное, тупое. Ветер поднимал дыбом поредевшие волосы
на его голове, перебирал пряди седой бороды, борода лежала
на животе, который поднялся уже к подбородку его. Задыхаясь, свистящим голосом он понукал Самгина:
Клим заглянул в дверь: пред квадратной пастью печки, полной алых углей, в низеньком, любимом
кресле матери,
развалился Варавка, обняв мать за талию, а она сидела
на коленях у него, покачиваясь взад и вперед, точно маленькая. В бородатом лице Варавки, освещенном отблеском углей, было что-то страшное, маленькие глазки его тоже сверкали, точно угли, а с головы матери
на спину ее красиво стекали золотыми ручьями лунные волосы.
От этого и диван в гостиной давным-давно весь в пятнах, от этого и кожаное
кресло Ильи Ивановича только называется кожаным, а в самом-то деле оно — не то мочальное, не то веревочное: кожи-то осталось только
на спинке один клочок, а остальная уж пять лет как
развалилась в куски и слезла; оттого же, может быть, и ворота все кривы, и крыльцо шатается. Но заплатить за что-нибудь, хоть самонужнейшее, вдруг двести, триста, пятьсот рублей казалось им чуть не самоубийством.
Щепетильную застенчивость, осторожность и опрятность прежних лет заменило небрежное молодечество, неряшество нестерпимое; он
на ходу качался вправо и влево, бросался в
кресла, обрушался
на стол,
разваливался, зевал во все горло; с теткой, с людьми обращался резко.
После ухода Иконина он верных минут пять, которые мне показались за пять часов, укладывал книги, билеты, сморкался, поправлял
кресла,
разваливался на них, смотрел в залу, по сторонам и повсюду, но только не
на меня.