Неточные совпадения
Воплощенной укоризною //………………………………………
Ты стоял
перед отчизною,
Либерал-идеалист.
Когда Степан Трофимович, уже десять лет спустя,
передавал мне эту грустную повесть шепотом, заперев сначала двери, то клялся мне, что он до того остолбенел тогда на месте, что не слышал и не видел, как Варвара Петровна исчезла.
Одно время в городе
передавали о нас, что кружок наш рассадник вольнодумства, разврата и безбожия; да и всегда крепился этот слух.
Наконец, вдруг как будто задумался опять, — так по крайней мере
передавали, — нахмурился, твердо подошел к оскорбленному Павлу Павловичу и скороговоркой, с видимою досадой, пробормотал...
Передавали тоже, что он одну зиму слушал лекции в одном немецком университете.
Когда я, в тот же вечер,
передал Степану Трофимовичу о встрече утром с Липутиным и о нашем разговоре, — тот, к удивлению моему, чрезвычайно взволновался и задал мне дикий вопрос: «Знает Липутин или нет?» Я стал ему доказывать, что возможности не было узнать так скоро, да и не от кого; но Степан Трофимович стоял на своем.
Вот я стал спиной; вот я в ужасе и не в силах оглянуться назад; я жмурю глаза — не правда ли, как это интересно?» Когда я
передал мое мнение о статье Кармазинова Степану Трофимовичу, он со мной согласился.
Я вам, разумеется, только экстракт разговора
передаю, но ведь мысль-то понятна; кого ни спроси, всем одна мысль приходит, хотя бы прежде никому и в голову не входила: «Да, говорят, помешан; очень умен, но, может быть, и помешан».
— Я довольно хорошо знаю Шатова, — сказал я, — и если вы мне поручите
передать ему, то я сию минуту схожу.
—
Передайте ему, чтоб он завтра утром пришел в двенадцать часов. Чудесно! Благодарю вас. Маврикий Николаевич, готовы?
— Да ведь это же гимн! Это гимн, если ты не осел! Бездельники не понимают! Стой! — уцепился он за мое пальто, хотя я рвался изо всех сил в калитку. —
Передай, что я рыцарь чести, а Дашка… Дашку я двумя пальцами… крепостная раба и не смеет…
— Ах и вы, до свидания, — пролепетала она привычно-ласковым тоном. —
Передайте мой поклон Степану Трофимовичу и уговорите его прийти ко мне поскорей. Маврикий Николаевич, Антон Лаврентьевич уходит. Извините, мама не может выйти с вами проститься…
— Это, верно, те самые деньги, которые я, по просьбе Николая Всеволодовича, еще в Швейцарии, взялась
передать этому господину Лебядкину, ее брату.
— Тебя Николай Всеволодович сам просил
передать?
— Ему очень хотелось переслать эти деньги, всего триста рублей, господину Лебядкину. А так как он не знал его адреса, а знал лишь, что он прибудет к нам в город, то и поручил мне
передать, на случай, если господин Лебядкин приедет.
Я
передал эту ядовитую фразу Степану Трофимовичу, и тот, несмотря на то что был почти не в состоянии соображать, сильно задумался.
Всё это я
передал Степану Трофимовичу; он обратил некоторое внимание лишь на известие о Лебядкиных.
— Ничего, — усмехнулся наконец Николай Всеволодович, — я припомнил сейчас, что действительно обозвал вас как-то бездарным, но вас тогда не было, значит, вам
передали… Я бы вас просил поскорее к делу.
—
Передать тотчас же, как я выйду, и одеваться, — сказал он, вставая с дивана.
Мне
передали несколько публичных отзывов его обо мне, совершенно ругательных и с удивительными обвинениями.
— Я вам только кстати замечу, как странность, — перебил вдруг Ставрогин, — почему это мне все навязывают какое-то знамя? Петр Верховенский тоже убежден, что я мог бы «поднять у них знамя», по крайней мере мне
передавали его слова. Он задался мыслию, что я мог бы сыграть для них роль Стеньки Разина «по необыкновенной способности к преступлению», — тоже его слова.
А там прошлого года чуть не захватили, как я пятидесятирублевые французской подделки Короваеву
передал; да, слава богу, Короваев как раз пьяный в пруду утонул к тому времени, и меня не успели изобличить.
Кириллов
передал вызов; все условия встречи, обозначенные Ставрогиным, были приняты тотчас же буквально, без малейшего возражения.
— Слушай, старик, — проговорил он, как бы вдруг решаясь, — стереги ее сегодня весь день и, если заметишь, что она идет ко мне, тотчас же останови и
передай ей, что несколько дней по крайней мере я ее принять не могу… что я так ее сам прошу… а когда придет время, сам позову, — слышишь?
— Передам-с, — проговорил Алексей Егорович с тоской в голосе, опустив глаза вниз.
— А вы позвольте и мне подписаться на вашем листе. Я
передам Степану Трофимовичу и сама буду просить его.
— Ну, уж назначать день не стоит. Я просто
передам.
— Пожалуй,
передайте. Впрочем, прибавьте, что я непременно назначу ему день. Непременно прибавьте.
— И она сама, самавелела
передать это мне через… вас? — спросил он бледнея.
Юлия Михайловна, как
передавали мне, выразилась потом, что с этого зловещего утра она стала замечать в своем супруге то странное уныние, которое не прекращалось у него потом вплоть до самого выезда, два месяца тому назад, по болезни, из нашего города и, кажется, сопровождает его теперь и в Швейцарии, где он продолжает отдыхать после краткого своего поприща в нашей губернии.
Он молча
передал чашку какой-то сзади него стоявшей старушонке, отворил дверцу решетки, без приглашения шагнул в интимную половину Семена Яковлевича и стал среди комнаты на колени, на виду у всех.
— А вы уж это раз говорили, и, знаете, я ему
передал.
— Как, неужто
передали? — рассмеялся опять Кармазинов.
Я ему отпер все ящики и
передал все ключи; сам и подал, я ему всё подал.
Я поник головой при таком безумии. Очевидно, ни арестовать, ни обыскивать так нельзя было, как он
передавал, и, уж конечно, он сбивался. Правда, всё это случилось тогда, еще до теперешних последних законов. Правда и то, что ему предлагали (по его же словам) более правильную процедуру, но он перехитрили отказался… Конечно, прежде, то есть еще так недавно, губернатор и мог в крайних случаях… Но какой же опять тут мог быть такой крайний случай? Вот что сбивало меня с толку.
Но так как фабричным приходилось в самом деле туго, — а полиция, к которой они обращались, не хотела войти в их обиду, — то что же естественнее было их мысли идти скопом к «самому генералу», если можно, то даже с бумагой на голове, выстроиться чинно
перед его крыльцом и, только что он покажется, броситься всем на колени и возопить как бы к самому провидению?
Я не ошибаюсь,
передавая впечатление.
Одним словом, я, может, и не так
передаю и
передать не умею, но смысл болтовни был именно в этом роде.
Перед нею стоял Петр Степанович, говоривший без умолку, и князь, молчавший, как будто его заперли на замок.
Так сам он мне
передавал уже назавтра, встретясь со мной впопыхах на улице.
Если б и сгорел, то за расстоянием не мог бы
передать огня ни одному из городских строений, и обратно — если бы сгорело всё Заречье, то один этот дом мог бы уцелеть, даже при каком бы то ни было ветре.
— Правда, правда. Сидит у садовой решетки. Отсюда, — отсюда в шагах трехстах, я думаю. Я поскорее мимо него, но он меня видел. Вы не знали? В таком случае очень рад, что не забыл
передать. Вот этакой-то всего опаснее на случай, если с ним револьвер, и, наконец, ночь, слякоть, естественная раздражительность, — потому что ведь каковы же его обстоятельства-то, ха-ха! Как вы думаете, зачем он сидит?
Он вынул из кармана анонимное письмо Лебядкина к Лембке и
передал Липутину. Тот прочел, видимо удивился и задумчиво
передал соседу; письмо быстро обошло круг.
— А знаешь ли ты, — остервенился Петр Степанович, — что я тебя, мерзавца, ни шагу отсюда не выпущу и прямо в полицию
передам?
— Нет, я этого ничего не знаю и совсем не знаю, за что вы так рассердились, — незлобиво и почти простодушно ответил гость. — Я имею только
передать вам нечто и за тем пришел, главное не желая терять времени. У вас станок, вам не принадлежащий и в котором вы обязаны отчетом, как знаете сами. Мне велено потребовать от вас
передать его завтра же, ровно в семь часов пополудни, Липутину. Кроме того, велено сообщить, что более от вас ничего никогда не потребуется.
— Те, которые
передали мне знак.
На мгновение, когда она уже увертела его и собиралась положить поперек кровати, между двумя подушками, она
передала его подержать Шатову. Marie, как-то исподтишка и как будто боясь Арины Прохоровны, кивнула ему. Тот сейчас понял и поднес показать ей младенца.
— Не трусите ли и вы, Эркель? Я на вас больше, чем на всех их, надеюсь. Я теперь увидел, чего каждый стоит.
Передайте им все словесно сегодня же, я вам их прямо поручаю. Обегите их с утра. Письменную мою инструкцию прочтите завтра или послезавтра, собравшись, когда они уже станут способны выслушать… но поверьте, что они завтра же будут способны, потому что ужасно струсят и станут послушны, как воск… Главное, вы-то не унывайте.
Уж очень было «такое всё умное-с»,
передавала она потом с унынием.
— Да не оставлю же я вас, Степан Трофимович, никогда не оставлю-с! — схватила она его руки и сжала в своих, поднося их к сердцу, со слезами на глазах смотря на него. («Жалко уж очень мне их стало в ту минуту», —
передавала она.) Губы его задергались как бы судорожно.