Петр Степанович явился только в половине девятого. Быстрыми шагами подошел он к круглому столу пред диваном, за которым разместилась компания; шапку
оставил в руках и от чаю отказался. Вид имел злой, строгий и высокомерный. Должно быть, тотчас же заметил по лицам, что «бунтуют».
Неточные совпадения
Вошедшего Виргинского испугался, и только что тот заговорил, вдруг замахал из-под одеяла
руками, умоляя
оставить его
в покое.
На прямой же вопрос Виргинского: «Надо идти или нет?» — опять вдруг начал умолять, махая
руками, что он «сторона, ничего не знает и чтоб
оставили его
в покое».
— Еще бы не предвидеть! Вот из этого револьвера (он вынул револьвер, по-видимому показать, но уже не спрятал его более, а продолжал держать
в правой
руке, как бы наготове). — Странный вы, однако, человек, Кириллов, ведь вы сами знали, что этим должно было кончиться с этим глупым человеком. Чего же тут еще предвидеть? Я вам
в рот разжевывал несколько раз. Шатов готовил донос: я следил;
оставить никак нельзя было. Да и вам дана была инструкция следить; вы же сами сообщали мне недели три тому…
— Да не
оставлю же я вас, Степан Трофимович, никогда не оставлю-с! — схватила она его
руки и сжала
в своих, поднося их к сердцу, со слезами на глазах смотря на него. («Жалко уж очень мне их стало
в ту минуту», — передавала она.) Губы его задергались как бы судорожно.
Неопределенное положение дел
оставляло в руках Хионии Алексеевны слишком много свободного времени, которое теперь все целиком и посвящалось Агриппине Филипьевне, этому неизменному старому другу.
Худой, желчевой, тиран по натуре, тиран потому, что всю жизнь служил в военной службе, беспокойный исполнитель — он приводил все во фрунт и строй, объявлял maximum на цены, а обыкновенные дела
оставлял в руках разбойников.
«Каждый вечер я играю роль прекрасного Иосифа, но тот по крайней мере хоть вырвался,
оставив в руках у пылкой дамы свое нижнее белье, а когда же я, наконец, освобожусь от своего ярма?»
Бенни, который предвидел, что его письма не избегнут люстрации, как выше сказано, нарочно
оставил в руках своих петербургских друзей не политическую свою корреспонденцию, а простые письма к своим лондонским родственникам.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая
рукою кушанье).Ну, ну, ну…
оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
— Простите меня, ради Христа, атаманы-молодцы! — говорил он, кланяясь миру
в ноги, —
оставляю я мою дурость на веки вечные, и сам вам тоё мою дурость с
рук на
руки сдам! только не наругайтесь вы над нею, ради Христа, а проводите честь честью к стрельцам
в слободу!
С той минуты, как Алексей Александрович понял из объяснений с Бетси и со Степаном Аркадьичем, что от него требовалось только того, чтоб он
оставил свою жену
в покое, не утруждая ее своим присутствием, и что сама жена его желала этого, он почувствовал себя столь потерянным, что не мог ничего сам решить, не знал сам, чего он хотел теперь, и, отдавшись
в руки тех, которые с таким удовольствием занимались его делами, на всё отвечал согласием.
Она
оставила книгу и откинулась на спинку кресла, крепко сжав
в обеих
руках разрезной ножик.
— Ах,
оставьте,
оставьте меня! — сказала она и, вернувшись
в спальню, села опять на то же место, где она говорила с мужем, сжав исхудавшие
руки с кольцами, спускавшимися с костлявых пальцев, и принялась перебирать
в воспоминании весь бывший разговор.