Неточные совпадения
В одном сатирическом английском романе прошлого столетия некто Гулливер, возвратясь из страны лилипутов, где люди были всего в какие-нибудь два вершка росту, до
того приучился считать себя между ними великаном, что, и ходя по улицам Лондона, невольно кричал прохожим и экипажам,
чтоб они пред ним сворачивали и остерегались,
чтоб он как-нибудь их
не раздавил, воображая, что он всё еще великан, а они маленькие.
Он
не только ко мне прибегал, но неоднократно описывал всё это ей самой в красноречивейших письмах и признавался ей, за своею полною подписью, что
не далее как, например, вчера он рассказывал постороннему лицу, что она держит его из тщеславия, завидует его учености и талантам; ненавидит его и боится только выказать свою ненависть явно, в страхе,
чтоб он
не ушел от нее и
тем не повредил ее литературной репутации; что вследствие этого он себя презирает и решился погибнуть насильственною смертью, а от нее ждет последнего слова, которое всё решит, и пр., и пр., всё в этом роде.
Решение состояло в
том,
чтоб она, основав журнал, тотчас же передала его им вместе с капиталами, на правах свободной ассоциации; сама же
чтоб уезжала в Скворешники,
не забыв захватить с собою Степана Трофимовича, «который устарел».
И если бы
не просьбы Nicolas,
чтоб я оставила до времени,
то я бы
не уехала оттуда,
не обнаружив эту фальшивую женщину.
Она хочет довести до
того,
чтоб я, наконец,
не захотел.
— Да всё это такие пустяки-с…
то есть этот капитан, по всем видимостям, уезжал от нас тогда
не для фальшивых бумажек, а единственно затем только,
чтоб эту сестрицу свою разыскать, а
та будто бы от него пряталась в неизвестном месте; ну а теперь привез, вот и вся история.
— Я ничего
не знаю, или мало, — с
тем же раздражением отвечал инженер, — вы Лебядкина пьяным поите,
чтоб узнавать. Вы и меня сюда привели,
чтоб узнать и
чтоб я сказал. Стало быть, вы шпион!
Но
чтоб объяснить
тот ужасный вопрос, который вдруг последовал за этим жестом и восклицанием, — вопрос, возможности которого я даже и в самой Варваре Петровне
не мог бы предположить, — я попрошу читателя вспомнить, что такое был характер Варвары Петровны во всю ее жизнь и необыкновенную стремительность его в иные чрезвычайные минуты.
А впрочем, нельзя
не сказать: вообразите, человек в жизни видел меня два раза, да и
то нечаянно, и вдруг теперь, вступая в третий брак, воображает, что нарушает этим ко мне какие-то родительские обязанности, умоляет меня за тысячу верст,
чтоб я
не сердился и разрешил ему!
Тоже и без вестей пробыть
не мог во всё время; но лишь только я, оставляя факты? переходил к сути дела и высказывал какие-нибудь предположения,
то он тотчас же начинал махать на меня руками,
чтоб я перестал.
— А вы что такое,
чтоб я с вами ехала? Сорок лет сряду с ним на горе сиди — ишь подъехал. И какие, право, люди нынче терпеливые начались! Нет,
не может
того быть, чтобы сокол филином стал.
Не таков мой князь! — гордо и торжественно подняла она голову.
К старику он забежал тотчас же от Варвары Петровны, и если так поспешил,
то единственно из злобы,
чтоб отмстить за одну прежнюю обиду, о которой я доселе
не имел понятия.
— Но он черт знает что говорит, — возражал фон Лембке. — Я
не могу относиться толерантно, когда он при людях и в моем присутствии утверждает, что правительство нарочно опаивает народ водкой,
чтоб его абрютировать и
тем удержать от восстания. Представь мою роль, когда я принужден при всех это слушать.
Видите, надо, чтобы все эти учреждения — земские ли, судебные ли — жили, так сказать, двойственною жизнью,
то есть надобно,
чтоб они были (я согласен, что это необходимо), ну, а с другой стороны, надо,
чтоб их и
не было.
Но так как будущая общественная форма необходима именно теперь, когда все мы наконец собираемся действовать,
чтоб уже более
не задумываться,
то я и предлагаю собственную мою систему устройства мира.
Они вышли. Петр Степанович бросился было в «заседание»,
чтоб унять хаос, но, вероятно, рассудив, что
не стоит возиться, оставил всё и через две минуты уже летел по дороге вслед за ушедшими. На бегу ему припомнился переулок, которым можно было еще ближе пройти к дому Филиппова; увязая по колена в грязи, он пустился по переулку и в самом деле прибежал в
ту самую минуту, когда Ставрогин и Кириллов проходили в ворота.
Потом утверждали, что эти семьдесят были выборные от всех фабричных, которых было у Шпигулиных до девятисот, с
тем чтоб идти к губернатору и, за отсутствием хозяев, искать у него управы на хозяйского управляющего, который, закрывая фабрику и отпуская рабочих, нагло обсчитал их всех, — факт,
не подверженный теперь никакому сомнению.
Я бы так предположил (но опять-таки личным мнением), что Илье Ильичу, покумившемуся с управляющим, было даже выгодно представить фон Лембке эту толпу в этом свете, и именно
чтоб не доводить его до настоящего разбирательства дела; а надоумил его к
тому сам же Лембке.
— Лизавета Николаевна, это уж такое малодушие! — бежал за нею Петр Степанович. — И к чему вы
не хотите,
чтоб он вас видел? Напротив, посмотрите ему прямо и гордо в глаза… Если вы что-нибудь насчет
того…девичьего…
то ведь это такой предрассудок, такая отсталость… Да куда же вы, куда же вы? Эх, бежит! Воротимтесь уж лучше к Ставрогину, возьмем мои дрожки… Да куда же вы? Там поле… ну, упала!..
Петр Степанович шагал посредине тротуара, занимая его весь и
не обращая ни малейшего внимания на Липутина, которому
не оставалось рядом места, так что
тот должен был поспевать или на шаг позади, или,
чтоб идти разговаривая рядом, сбежать на улицу в грязь.
— Ну, если можно обойтись без гостиницы,
то все-таки необходимо разъяснить дело. Вспомните, Шатов, что мы прожили с вами брачно в Женеве две недели и несколько дней, вот уже три года как разошлись, без особенной, впрочем, ссоры. Но
не подумайте,
чтоб я воротилась что-нибудь возобновлять из прежних глупостей. Я воротилась искать работы, и если прямо в этот город,
то потому, что мне всё равно. Я
не приехала в чем-нибудь раскаиваться; сделайте одолжение,
не подумайте еще этой глупости.
Петр Верховенский в заседании хотя и позвал Липутина к Кириллову,
чтоб удостовериться, что
тот примет в данный момент «дело Шатова» на себя, но, однако, в объяснениях с Кирилловым ни слова
не сказал про Шатова, даже
не намекнул, — вероятно считая неполитичным, а Кириллова даже и неблагонадежным, и оставив до завтра, когда уже всё будет сделано, а Кириллову, стало быть, будет уже «всё равно»; по крайней мере так рассуждал о Кириллове Петр Степанович.
Marie вышла из себя, но когда подскочила Арина Прохоровна,
чтоб отнять у него ключ,
то ни за что
не позволила ей заглянуть в свой сак и с блажным криком и плачем настояла, чтобы сак отпирал один Шатов.
— Эк напорол! Просто дальнейшее развитие организма, и ничего тут нет, никакой тайны, — искренно и весело хохотала Арина Прохоровна. — Этак всякая муха тайна. Но вот что: лишним людям
не надо бы родиться. Сначала перекуйте так всё,
чтоб они
не были лишние, а потом и родите их. А
то вот его в приют послезавтра тащить… Впрочем, это так и надо.
В двадцать минут седьмого почти уже все, кроме Эркеля, командированного за Шатовым, оказались в сборе. Петр Степанович на этот раз
не промедлил; он пришел с Толкаченкой. Толкаченко был нахмурен и озабочен; вся напускная и нахально-хвастливая решимость его исчезла. Он почти
не отходил от Петра Степановича и, казалось, вдруг стал неограниченно ему предан; часто и суетливо лез с ним перешептываться; но
тот почти
не отвечал ему или досадливо бормотал что-нибудь,
чтоб отвязаться.
— Я меньшего и
не ждал от вас, Эркель. Если вы догадались, что я в Петербург,
то могли понять, что
не мог же я сказать им вчера, в
тот момент, что так далеко уезжаю, чтобы
не испугать. Вы видели сами, каковы они были. Но вы понимаете, что я для дела, для главного и важного дела, для общего дела, а
не для
того,
чтоб улизнуть, как полагает какой-нибудь Липутин.
Потом он клялся, что «
не изменит»», что он к нейворотится (
то есть к Варваре Петровне). «Мы будем подходить к ее крыльцу (
то есть всё с Софьей Матвеевной) каждый день, когда она садится в карету для утренней прогулки, и будем тихонько смотреть… О, я хочу,
чтоб она ударила меня в другую щеку; с наслаждением хочу! Я подставлю ей мою другую щеку comme dans votre livre! [как в вашей книге (фр.).] Я теперь, теперь только понял, что значит подставить другую… “„ланиту”. Я никогда
не понимал прежде!»
— Мое бессмертие уже потому необходимо, что бог
не захочет сделать неправды и погасить совсем огонь раз возгоревшейся к нему любви в моем сердце. И что дороже любви? Любовь выше бытия, любовь венец бытия, и как же возможно, чтобы бытие было ей неподклонно? Если я полюбил его и обрадовался любви моей — возможно ли,
чтоб он погасил и меня и радость мою и обратил нас в нуль? Если есть бог,
то и я бессмертен! Voilà ma profession de foi. [Вот мой символ веры (фр.).]
Та оставила его в постели, строго внушив, что «если хочет хныкать,
то ревел бы в подушку,
чтоб не слыхали, и что дурак он будет, если завтра покажет какой-нибудь вид».
Неточные совпадения
Да объяви всем,
чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою
не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще
не было, что может все сделать, все, все, все!
Купцы. Ей-богу! такого никто
не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь.
То есть,
не то уж говоря,
чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец
не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем
не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело,
чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за
то, что
не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру,
чтоб он принял без денег; да скажи,
чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин
не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да
чтоб все живее, а
не то, мол, барин сердится. Стой, еще письмо
не готово.
Артемий Филиппович. Смотрите,
чтоб он вас по почте
не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела
не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и
того… как там следует — чтобы и уши
не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.