Верховенский замечательно небрежно развалился на стуле в верхнем углу стола, почти ни с кем не поздоровавшись. Вид его был брезгливый и даже надменный. Ставрогин раскланялся вежливо, но, несмотря на то что все только их и ждали, все
как по команде сделали вид, что их почти не примечают. Хозяйка строго обратилась к Ставрогину, только что он уселся.
«Хитрый» вопрос произвел впечатление; все переглянулись, каждый как бы ожидая один от другого ответа, и вдруг все
как по команде обратили взгляды на Верховенского и Ставрогина.
К довершению всего, мужики начали между собою ссориться: братья требовали раздела, жены их не могли ужиться в одном доме; внезапно закипала драка, и все вдруг поднималось на ноги,
как по команде, все сбегалось перед крылечко конторы, лезло к барину, часто с избитыми рожами, в пьяном виде, и требовало суда и расправы; возникал шум, вопль, бабий хныкающий визг вперемежку с мужскою бранью.
Весь этот люд, то есть свита, все до одного вдруг,
как по команде, положили руки на колени, и поклонились низко, и долго оставались в таком положении, как будто хотят играть в чехарду.
Неточные совпадения
Усоловцы крестилися, // Начальник бил глашатая: // «Попомнишь ты, анафема, // Судью ерусалимского!» // У парня, у подводчика, // С испуга вожжи выпали // И волос дыбом стал! // И,
как на грех, воинская //
Команда утром грянула: // В Устой, село недальное, // Солдатики пришли. // Допросы! усмирение! — // Тревога!
по спопутности // Досталось и усоловцам: // Пророчество строптивого // Чуть в точку не сбылось.
Рапортовал так: коли хлеба не имеется, так
по крайности пускай хоть
команда прибудет. Но ни на
какое свое писание ни из
какого места ответа не удостоился.
Наташа-матушка, дремлю на ба́лах я, // До них смертельный неохотник, // А не противлюсь, твой работник, // Дежурю за́ полночь, подчас // Тебе в угодность,
как ни грустно, // Пускаюсь
по команде в пляс.
— Факт! — сказал Туробоев, кивнув головой. — Факт! — ненужно повторил он каркающим звуком и, расстегивая пуговицы пальто, усмехнулся: — Интересно:
какая была
команда? Баттарея!
По всероссийскому императору — первое!
Эта сцена настроила Самгина уныло. Неприятна была резкая
команда Тагильского; его лицо, надутое, выпуклое,
как полушарие большого резинового мяча,
как будто окаменело, свиные, красные глазки сердито выкатились. Коротенькие, толстые ножки, бесшумно,
как лапы кота, пронесли его
по мокрому булыжнику двора,
по чугунным ступеням лестницы, истоптанным половицам коридора; войдя в круглую,
как внутренность бочки, камеру башни, он быстро закрыл за собою дверь, точно спрятался.