Неточные совпадения
Наш принц вдруг, ни с того ни с сего, сделал две-три невозможные дерзости разным лицам, то есть главное именно в том состояло, что дерзости эти совсем неслыханные, совершенно ни на что не похожие, совсем не такие,
какие в обыкновенном употреблении, совсем дрянные и мальчишнические, и
черт знает для чего, совершенно без всякого повода.
—
Как?
Как это вы сказали… ах
черт! — воскликнул пораженный Кириллов и вдруг рассмеялся самым веселым и ясным смехом. На мгновение лицо его приняло самое детское выражение и, мне показалось, очень к нему идущее. Липутин потирал руки в восторге от удачного словца Степана Трофимовича. А я все дивился про себя: чего Степан Трофимович так испугался Липутина и почему вскричал «я пропал», услыхав его.
Так
как он сам начал расспрашивать, то я и рассказал ему всё в главных
чертах и что у меня есть записка.
Ну, да и
черт побери с глупым любопытством! Шатов, понимаешь ли ты,
как хорошо жить на свете!
Мне, например, запомнилось, что Марья Тимофеевна, вся замирая от испуга, поднялась к нему навстречу и сложила,
как бы умоляя его, пред собою руки; а вместе с тем вспоминается и восторг в ее взгляде, какой-то безумный восторг, почти исказивший ее
черты, — восторг, который трудно людьми выносится.
— Если б я и был шпион, то кому доносить? — злобно проговорил он, не отвечая прямо. — Нет, оставьте меня, к
черту меня! — вскричал он, вдруг схватываясь за первоначальную, слишком потрясшую его мысль, по всем признакам несравненно сильнее, чем известие о собственной опасности. — Вы, вы, Ставрогин,
как могли вы затереть себя в такую бесстыдную, бездарную лакейскую нелепость! Вы член их общества! Это ли подвиг Николая Ставрогина! — вскричал он чуть не в отчаянии.
— Э, всё равно, бросьте, к
черту! — махнул рукой Шатов. — Если вы отступились теперь от тогдашних слов про народ, то
как могли вы их тогда выговорить?.. Вот что давит меня теперь.
Нам не случилось до сих пор упомянуть о его наружности. Это был человек большого роста, белый, сытый,
как говорит простонародье, почти жирный, с белокурыми жидкими волосами, лет тридцати трех и, пожалуй, даже с красивыми
чертами лица. Он вышел в отставку полковником, и если бы дослужился до генерала, то в генеральском чине был бы еще внушительнее и очень может быть, что вышел бы хорошим боевым генералом.
— Фу,
черт, да с тобой нельзя разговаривать. Послушай, ты опять обижаешься,
как в прошлый четверг?
— Эх! — махнул рукой Петр Степанович,
как бы отбиваясь от подавляющей прозорливости вопрошателя, — ну, слушайте, я вам всю правду скажу: о прокламациях ничего не знаю, то есть ровнешенько ничего,
черт возьми, понимаете, что значит ничего?..
Теперь же был
как в лесу: он всеми инстинктами своими предчувствовал, что в словах Петра Степановича заключалось нечто совершенно несообразное, вне всяких форм и условий, — «хотя ведь
черт знает что может случиться в этом „“новом поколении” и
черт знает
как это у них там совершается!» — раздумывал он, теряясь в соображениях.
«Этот неуч, — в раздумье оглядывал его искоса Кармазинов, доедая последний кусочек и выпивая последний глоточек, — этот неуч, вероятно, понял сейчас всю колкость моей фразы… да и рукопись, конечно, прочитал с жадностию, а только лжет из видов. Но может быть и то, что не лжет, а совершенно искренно глуп. Гениального человека я люблю несколько глупым. Уж не гений ли он
какой у них в самом деле,
черт его, впрочем, дери».
— Ну пусть нет,
черт его и дери, вам-то
какое дело и чем это вас затруднит? Сами же член Общества.
— Ну и пускай,
черт!.. — яростно вскричал Шатов. — Пускай ваши дураки считают, что я донес,
какое мне дело! Я бы желал посмотреть, что вы мне можете сделать?
—
Черт возьми,
как вы торопитесь! Тут и одного кружка еще не состоялось.
— Вы начальник, вы сила; я у вас только сбоку буду, секретарем. Мы, знаете, сядем в ладью, веселки кленовые, паруса шелковые, на корме сидит красна девица, свет Лизавета Николаевна… или
как там у них,
черт, поется в этой песне…
— Да на что я вам, наконец,
черт! — вскричал в решительном гневе и изумлении Ставрогин. — Тайна, что ль, тут
какая? Что я вам за талисман достался?
— Довольно! Слушайте, я бросил папу! К
черту шигалевщину! К
черту папу! Нужно злобу дня, а не шигалевщину, потому что шигалевщина ювелирская вещь. Это идеал, это в будущем. Шигалев ювелир и глуп,
как всякий филантроп. Нужна черная работа, а Шигалев презирает черную работу. Слушайте: папа будет на Западе, а у нас, у нас будете вы!
Но
как ни был я худо настроен в пользу бала еще давеча утром, — всё же я не предчувствовал полной истины: ни единого семейства из высшего круга не явилось; даже чиновники чуть-чуть позначительнее манкировали, — а уж это была чрезвычайно сильная
черта.
— Фу,
черт,
какую ложь натащит на себя человек! — так и затрясся Петр Степанович. — Ей-богу бы убить! Подлинно она плюнуть на вас должна была!..
Какая вы «ладья», старая вы, дырявая дровяная барка на слом!.. Ну хоть из злобы, хоть из злобы теперь вам очнуться! Э-эх! Ведь уж всё бы вам равно, коли сами себе пулю в лоб просите?
—
Как здесь,
черт возьми, где?
— Господа, — возвысил голос Петр Степанович, в первый раз нарушая полушепот, что произвело эффект, — вы, я думаю, хорошо понимаете, что нам нечего теперь размазывать. Вчера всё было сказано и пережевано, прямо и определенно. Но, может быть,
как я вижу по физиономиям, кто-нибудь хочет что-нибудь заявить; в таком случае прошу поскорее.
Черт возьми, времени мало, а Эркель может сейчас привести его…
— Ну разумеется, не терять же вещи, — поднял к его лицу фонарь Петр Степанович. — Но ведь вчера все условились, что взаправду принимать не надо. Пусть он укажет только вам точку, где у него тут зарыто; потом сами выроем. Я знаю, что это где-то в десяти шагах от какого-то угла этого грота… Но
черт возьми,
как же вы это забыли, Липутин? Условлено, что вы встретите его один, а уже потом выйдем мы… Странно, что вы спрашиваете, или вы только так?
— На честное слово рисковать общим делом — это верх глупости!
Черт возьми,
как это глупо, господа, теперь! И
какую вы принимаете на себя роль в минуту опасности?
(
Черт возьми,
как это глупо теперь!)
— Нет, уж это никак-с, — схватился опять за револьвер Петр Степанович, — теперь, пожалуй, вам со злобы и с трусости вздумается всё отложить и завтра пойти донести, чтоб опять деньжонок добыть; за это ведь заплатят.
Черт вас возьми, таких людишек,
как вы, на всё хватит! Только не беспокойтесь, я всё предвидел: я не уйду, не раскроив вам черепа из этого револьвера,
как подлецу Шатову, если вы сами струсите и намерение отложите,
черт вас дери!
— Ну да, вы угадали, — таинственно зашептал ему Петр Степанович, — я с письмами Юлии Михайловны и должен там обегать трех-четырех знаете
каких лиц,
черт бы их драл, откровенно говоря. Чертова должность!