Неточные совпадения
Где, наконец, я, я сам, прежний я, стальной по силе и непоколебимый, как утес, когда теперь какой-нибудь Andrejeff, un православный шут с бородой, peut briser mon existence en deux [может разбить
мою жизнь (фр.).]» и т. д., и т. д.
Вообще говоря, если осмелюсь выразить и
мое мнение в таком щекотливом деле, все эти наши господа таланты средней руки, принимаемые, по обыкновению, при
жизни их чуть не за гениев, — не только исчезают чуть не бесследно и как-то вдруг из памяти людей, когда умирают, но случается, что даже и при
жизни их, чуть лишь подрастет новое поколение, сменяющее то, при котором они действовали, — забываются и пренебрегаются всеми непостижимо скоро.
Я, который изучил
мою бедную Россию как два
мои пальца, а русскому народу отдал всю
мою жизнь, я могу вас заверить, что он русского народа не знает, и вдобавок…
— Почему мне в этакие минуты всегда становится грустно, разгадайте, ученый человек? Я всю
жизнь думала, что и бог знает как буду рада, когда вас увижу, и всё припомню, и вот совсем как будто не рада, несмотря на то что вас люблю… Ах, боже, у него висит
мой портрет! Дайте сюда, я его помню, помню!
— Заметьте эту раздражительную фразу в конце о формальности. Бедная, бедная, друг всей
моей жизни! Признаюсь, это внезапноерешение судьбы меня точно придавило… Я, признаюсь, всё еще надеялся, а теперь tout est dit, [всё решено (фр.).] я уж знаю, что кончено; c’est terrible. [это ужасно (фр.).] О, кабы не было совсем этого воскресенья, а всё по-старому: вы бы ходили, а я бы тут…
Я воспользовался промежутком и рассказал о
моем посещении дома Филиппова, причем резко и сухо выразил
мое мнение, что действительно сестра Лебядкина (которую я не видал) могла быть когда-то какой-нибудь жертвой Nicolas, в загадочную пору его
жизни, как выражался Липутин, и что очень может быть, что Лебядкин почему-нибудь получает с Nicolas деньги, но вот и всё.
Брачная
жизнь развратит меня, отнимет энергию, мужество в служении делу, пойдут дети, еще, пожалуй, не
мои, то есть разумеется, не
мои; мудрый не боится заглянуть в лицо истине…
— Знаешь что, друг
мой Прасковья Ивановна, ты, верно, опять что-нибудь вообразила себе, с тем вошла сюда. Ты всю
жизнь одним воображением жила. Ты вот про пансион разозлилась; а помнишь, как ты приехала и весь класс уверила, что за тебя гусар Шаблыкин посватался, и как madame Lefebure тебя тут же изобличила во лжи. А ведь ты и не лгала, просто навоображала себе для утехи. Ну, говори: с чем ты теперь? Что еще вообразила, чем недовольна?
Но, несчастный, кричу ему, ведь болел же я за тебя сердцем всю
мою жизнь, хотя и по почте!
— Это не то, — обдумал Кириллов, — перевернули мысль. Светская шутка. Вспомните, что вы значили в
моей жизни, Ставрогин.
— Я за ваше падение… за ложь. Я не для того подходил, чтобы вас наказать; когда я подходил, я не знал, что ударю… Я за то, что вы так много значили в
моей жизни… Я…
Я тоже с
моего места всю
жизнь никуда не сойду.
— Тысячу двести рублей вашего пенсиона я считаю
моею священною обязанностью до конца вашей
жизни; то есть зачем священною обязанностью, просто договором, это будет гораздо реальнее, не так ли?
Когда дорогой в Петербург я вам объявила, что намерена издавать журнал и посвятить ему всю
мою жизнь, вы тотчас же поглядели на меня иронически и стали вдруг ужасно высокомерны.
— Может быть. Но во всяком случае, останусь ли я побежденным, или победителем, я в тот же вечер возьму
мою суму, нищенскую суму
мою, оставлю все
мои пожитки, все подарки ваши, все пенсионы и обещания будущих благ и уйду пешком, чтобы кончить
жизнь у купца гувернером либо умереть где-нибудь с голоду под забором. Я сказал. Alea jacta est! [Жребий брошен! (лат.)]
— Нет, не прекрасно, потому что вы очень мямлите. Я вам не обязан никаким отчетом, и мыслей
моих вы не можете понимать. Я хочу лишить себя
жизни потому, что такая у меня мысль, потому что я не хочу страха смерти, потому… потому что вам нечего тут знать… Чего вы? Чай хотите пить? Холодный. Дайте я вам другой стакан принесу.
Я рассказал
мою жизнь, разумеется, с одной этой точки зрения…
— Qu’en savez-vous; [Что вы об этом знаете (фр.).] вся
моя жизнь была… cher… Они всё припомнят… а если ничего и не найдут, так тем хуже, — прибавил он вдруг неожиданно.
— Друг
мой, я сказал уже, что мне ничего не жаль, ma carrière est finie. [
Мой жизненный путь закончен (фр.).] С того часа в Скворешниках, как она простилась со мною, мне не жаль
моей жизни… но позор, позор, que dira-t-elle, [что скажет она (фр.).] если узнает?
— Друг
мой, да ведь это не страх. Но пусть даже меня простят, пусть опять сюда привезут и ничего не сделают — и вот тут-то я и погиб. Elle me soupçonnera toute sa vie… [Она будет меня подозревать всю свою
жизнь… (фр.)] меня, меня, поэта, мыслителя, человека, которому она поклонялась двадцать два года!
— К Лембке. Cher, я должен, я обязан. Это долг. Я гражданин и человек, а не щепка, я имею права, я хочу
моих прав… Я двадцать лет не требовал
моих прав, я всю
жизнь преступно забывал о них… но теперь я их потребую. Он должен мне всё сказать, всё. Он получил телеграмму. Он не смеет меня мучить, не то арестуй, арестуй, арестуй!
–…Должна представляться однообразною, — нарочно повторил Степан Трофимович, как можно длиннее и бесцеремоннее растягивая каждое слово. — Такова была и
моя жизнь за всю эту четверть столетия, et comme on trouve partout plus de moines que de raison, [и так как монахов везде встречаешь чаще, чем здравый смысл (фр.).] и так как я с этим совершенно согласен, то и вышло, что я во всю эту четверть столетия…
— Своею или
моею жизнью заплатили, вот что я хотела спросить. Или вы совсем теперь понимать перестали? — вспыхнула Лиза. — Чего вы так вдруг вскочили? Зачем на меня глядите с таким видом? Вы меня пугаете. Чего вы всё боитесь? Я уж давно заметила, что вы боитесь, именно теперь, именно сейчас… Господи, как вы бледнеете!
— И это Ставрогин, «кровопийца Ставрогин», как называет вас здесь одна дама, которая в вас влюблена! Слушайте, я ведь вам уже сказала: я разочла
мою жизнь на один только час и спокойна. Разочтите и вы так свою… впрочем, вам не для чего; у вас так еще много будет разных «часов» и «мгновений».
— Становлюсь на колена пред всем, что было прекрасно в
моей жизни, лобызаю и благодарю!
В эти пять секунд я проживаю
жизнь и за них отдам всю
мою жизнь, потому что стоит.
— Спасительница
моя, — благоговейно сложил он пред нею руки. — Vous êtes noble comme une marquise! [Вы благородны, как маркиза! (фр.)] Я — я негодяй! О, я всю
жизнь был бесчестен…
О, где те друзья, которых я оскорблял
моею дружбой всю
мою жизнь?
— Друг
мой, — произнес Степан Трофимович в большом волнении, — savez-vous, это чудесное и… необыкновенное место было мне всю
жизнь камнем преткновения… dans ce livre [вы знаете… в этой книге (фр.).]… так что я это место еще с детства упомнил.
— Друг
мой, — одушевлялся он более и более, хотя голос его часто прерывался, — друг
мой, когда я понял… эту подставленную ланиту, я… я тут же и еще кой-что понял… J’ai menti toute ma vie, [Я лгал всю свою
жизнь (фр.).] всю, всю
жизнь! я бы хотел… впрочем, завтра… Завтра мы все отправимся.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь
мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить
жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа
моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать
моим чувствам, не то я смертью окончу
жизнь свою».
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой
жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О
мой друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.
Стародум. От двора,
мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не стал дожидаться ни того, ни другого. Рассудил, что лучше вести
жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
Стародум. Ты знаешь, что я одной тобой привязан к
жизни. Ты должна делать утешение
моей старости, а
мои попечении твое счастье. Пошед в отставку, положил я основание твоему воспитанию, но не мог иначе основать твоего состояния, как разлучась с твоей матерью и с тобою.