— Се cher homme, [Дражайший (фр.).] — крикливо и фамильярно перебил Кармазинов, слишком уж дружески
сжимая рукой его плечо, — да отведите же нас поскорее к себе, Юлия Михайловна, он там сядет и всё расскажет.
— Ай, не
жмите руку так больно! Куда нам ехать вместе сегодня же? Куда-нибудь опять «воскресать»? Нет, уж довольно проб… да и медленно для меня; да и неспособна я; слишком для меня высоко. Если ехать, то в Москву, и там делать визиты и самим принимать — вот мой идеал, вы знаете; я от вас не скрыла, еще в Швейцарии, какова я собою. Так как нам невозможно ехать в Москву и делать визиты, потому что вы женаты, так и нечего о том говорить.
Неточные совпадения
Сегодня
жмет вам
руку, а завтра ни с того ни с сего, за хлеб-соль вашу, вас же бьет по щекам при всем честном обществе, как только ему полюбится.
— Петруша! — вскричал Степан Трофимович, мгновенно выходя из оцепенения; он сплеснул
руками и бросился к сыну. — Pierre, mon enfant, [Петя, дитя мое (фр.).] а ведь я не узнал тебя! —
сжал он его в объятиях, и слезы покатились из глаз его.
— Благодарю вас искренно, — проникнутым голосом произнес Кармазинов,
сжав ему
руки.
— Довольно! — проговорил фон Лембке, энергически схватив испуганного Степана Трофимовича за
руку и изо всех сил
сжимая ее в своей. — Довольно, флибустьеры нашего времени определены. Ни слова более. Меры приняты…
— О да, пойдемте скорей отсюда, не оставляйте меня! — и, сама схватив его за
руку, она повлекла его за собой. — Маврикий Николаевич, — испуганно понизила она вдруг голос, — я там всё храбрилась, а здесь смерти боюсь. Я умру, очень скоро умру, но я боюсь, боюсь умирать… — шептала она, крепко
сжимая его
руку.
Она не ответила и в бессилии закрыла глаза. Бледное ее лицо стало точно у мертвой. Она заснула почти мгновенно. Шатов посмотрел кругом, поправил свечу, посмотрел еще раз в беспокойстве на ее лицо, крепко
сжал пред собой
руки и на цыпочках вышел из комнаты в сени. На верху лестницы он уперся лицом в угол и простоял так минут десять, безмолвно и недвижимо. Простоял бы и дольше, но вдруг внизу послышались тихие, осторожные шаги. Кто-то подымался вверх. Шатов вспомнил, что забыл запереть калитку.
Она встала, хотела шагнуть, но вдруг как бы сильнейшая судорожная боль разом отняла у ней все силы и всю решимость, и она с громким стоном опять упала на постель. Шатов подбежал, но Marie, спрятав лицо в подушки, захватила его
руку и изо всей силы стала
сжимать и ломать ее в своей
руке. Так продолжалось с минуту.
— Ты сознаешь, Marie, сознаешь! — воскликнул Шатов. Она хотела было сделать отрицательный знак головой, и вдруг с нею сделалась прежняя судорога. Опять она спрятала лицо в подушку и опять изо всей силы целую минуту
сжимала до боли
руку подбежавшего и обезумевшего от ужаса Шатова.
И бессильно, как подрезанная, упала лицом в подушку, истерически зарыдав и крепко
сжимая в своей
руке руку Шатова.
Всё крепче и крепче, с судорожным порывом,
сжимая сзади
руками Виргинского, он визжал без умолку и без перерыва, выпучив на всех глаза и чрезвычайно раскрыв свой рот, а ногами мелко топотал по земле, точно выбивая по ней барабанную дробь.
Довольно долго сидел он так, изредка шамкая губами и крепко
сжав в
руке ручку зонтика.
— Да не оставлю же я вас, Степан Трофимович, никогда не оставлю-с! — схватила она его
руки и
сжала в своих, поднося их к сердцу, со слезами на глазах смотря на него. («Жалко уж очень мне их стало в ту минуту», — передавала она.) Губы его задергались как бы судорожно.
Кити покраснела от радости и долго молча
жала руку своего нового друга, которая не отвечала на её пожатие, но неподвижно лежала в её руке. Рука не отвечала на пожатие, но лицо М-llе Вареньки просияло тихою, радостною, хотя и несколько грустною улыбкой, открывавшею большие, но прекрасные зубы.
Иной, например, даже человек в чинах, с благородною наружностию, со звездой на груди, [Звезда на груди — орден Станислава.] будет вам
жать руку, разговорится с вами о предметах глубоких, вызывающих на размышления, а потом, смотришь, тут же, пред вашими глазами, и нагадит вам.
Говоря это, он то раскрывал, то
сжимал руку и наконец, довольный своей шуткой, выбежал, опередив Польдишока, по мрачной лестнице в коридор нижнего этажа.
Неточные совпадения
― Левин! ― сказал Степан Аркадьич, и Левин заметил, что у него на глазах были не слезы, а влажность, как это всегда бывало у него, или когда он выпил, или когда он расчувствовался. Нынче было то и другое. ― Левин, не уходи, ― сказал он и крепко
сжал его
руку за локоть, очевидно ни за что не желая выпустить его.
Вдруг она
сжалась, затихла и с испугом, как будто ожидая удара, как будто защищаясь, подняла
руки к лицу. Она увидала мужа.
— Что же? что? — спрашивал он,
сжимая локтем ее
руку и стараясь прочесть в ее лице ее мысли.
Лицо ее было бледно и строго. Она, очевидно, ничего и никого не видела, кроме одного.
Рука ее судорожно
сжимала веер, и она не дышала. Он посмотрел на нее и поспешно отвернулся, оглядывая другие лица.
Она оставила книгу и откинулась на спинку кресла, крепко
сжав в обеих
руках разрезной ножик.