Неточные совпадения
Когда, к весне, Nicolas совсем
уже выздоровел и, без всякого возражения, согласился на предложение мамаши съездить в Италию, то она же и упросила его сделать всем у нас прощальные визиты и при этом, сколько возможно и
где надо, извиниться.
Я нашел Лизу
уже не в той большой зале,
где мы сидели, а в ближайшей приемной комнате. В ту залу, в которой остался теперь Маврикий Николаевич один, дверь была притворена наглухо.
—
Где вы живете? Неужели никто, наконец, не знает,
где она живет? — снова нетерпеливо оглянулась кругом Варвара Петровна. Но прежней кучки
уже не было; виднелись всё знакомые, светские лица, разглядывавшие сцену, одни с строгим удивлением, другие с лукавым любопытством и в то же время с невинною жаждой скандальчика, а третьи начинали даже посмеиваться.
Но одною рукой возьмет, а другою протянет вам
уже двадцать рублей, в виде пожертвования в один из столичных комитетов благотворительности,
где вы, сударыня, состоите членом… так как и сами вы, сударыня, публиковались в «Московских ведомостях», что у вас состоит здешняя, по нашему городу, книга благотворительного общества, в которую всякий может подписываться…
Липутин шепнул мне раз, что, по слухам, Петр Степанович будто бы где-то принес покаяние и получил отпущение, назвав несколько прочих имен, и таким образом, может, и успел
уже заслужить вину, обещая и впредь быть полезным отечеству.
О господи! да я
уж тем только была счастлива, все пять лет, что сокол мой где-то там, за горами, живет и летает, на солнце взирает…
Вникните сами: ведь мог бы я не вам открыть первому два-то имени, а прямо тудамахнуть, то есть туда,
где первоначальные объяснения давал; и
уж если б я старался из-за финансов али там из-за выгоды, то,
уж конечно, вышел бы с моей стороны нерасчет, потому что благодарны-то будут теперь вам, а не мне.
Я
уже потому убежден в успехе этой таинственной пропаганды, что Россия есть теперь по преимуществу то место в целом мире,
где всё что угодно может произойти без малейшего отпору.
Это решительно раздражило, и член Шигалев
уже подбивал остальных «потребовать отчета», но, разумеется, не теперь у Виргинского,
где собралось столько посторонних.
Это он схитрил, что так слишком
уж упрашивал о забвении своих бывших читателей; quant á moi, [что касается меня (фр.).] я не так самолюбив и более всего надеюсь на молодость вашего неискушенного сердца:
где вам долго помнить бесполезного старика?
Был
уже одиннадцатый час, когда я достиг подъезда дома предводительши,
где та же давешняя Белая зала, в которой происходило чтение,
уже была, несмотря на малый срок, прибрана и приготовлена служить главною танцевальною залой, как предполагалось, для всего города.
Он стоял на обломках забора; налево от него, шагах в тридцати, высился черный скелет
уже совсем почти догоревшего двухэтажного деревянного дома, с дырьями вместо окон в обоих этажах, с провалившеюся крышей и с пламенем, всё еще змеившимся кое-где по обугленным бревнам.
Я
уже был в другой части Заречья, далеко от того места,
где упал Лембке, и тут в толпе услышал очень странные разговоры.
Слушайте же, слушайте: оба пьют, сочиняют стихи, из которых половина липутинских; тот его одевает во фрак, меня между тем уверяет, что
уже отправил с утра, а его бережет где-то в задней каморке, чтобы выпихнуть на эстраду.
Но, к несчастью, оказывается, что тот
уже утром эти двести рублей тоже из кармана вынимал, хвастался и показывал
где не следует.
— Ну, а если вы с ним хотите, то я, пожалуй, вас еще немного проведу и укажу его,
где сидит, а сам
уж слуга покорный; я к нему не хочу теперь подходить.
Петр Степанович тотчас же подхватил вопрос и изложил свой план. Он состоял в том, чтобы завлечь Шатова, для сдачи находившейся у него тайной типографии, в то уединенное место,
где она закопана, завтра, в начале ночи, и — «
уж там и распорядиться». Он вошел во многие нужные подробности, которые мы теперь опускаем, и разъяснил обстоятельно те настоящие двусмысленные отношения Шатова к центральному обществу, о которых
уже известно читателю.
Все поднялись с мест. Порешено было завтра в полдень еще раз сообщиться вестями, хотя и не сходясь всем вместе, и
уже окончательно условиться. Объявлено было место,
где зарыта типография, розданы роли и обязанности. Липутин и Петр Степанович немедленно отправились вместе к Кириллову.
— Ну разумеется, не терять же вещи, — поднял к его лицу фонарь Петр Степанович. — Но ведь вчера все условились, что взаправду принимать не надо. Пусть он укажет только вам точку,
где у него тут зарыто; потом сами выроем. Я знаю, что это где-то в десяти шагах от какого-то угла этого грота… Но черт возьми, как же вы это забыли, Липутин? Условлено, что вы встретите его один, а
уже потом выйдем мы… Странно, что вы спрашиваете, или вы только так?
Но приказ опоздал: Петр Степанович находился
уже тогда в Петербурге, под чужим именем,
где, пронюхав, в чем дело, мигом проскользнул за границу…
Человеку гораздо необходимее собственного счастья знать и каждое мгновение веровать в то, что есть где-то
уже совершенное и спокойное счастье, для всех и для всего…
Липутина арестовали
уже в Петербурге,
где он прожил целых две недели.
Неточные совпадения
Бобчинский. Возле будки,
где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович
уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только
уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
«Скажи, служивый, рано ли // Начальник просыпается?» // — Не знаю. Ты иди! // Нам говорить не велено! — // (Дала ему двугривенный). // На то у губернатора // Особый есть швейцар. — // «А
где он? как назвать его?» // — Макаром Федосеичем… // На лестницу поди! — // Пошла, да двери заперты. // Присела я, задумалась, //
Уж начало светать. // Пришел фонарщик с лестницей, // Два тусклые фонарика // На площади задул.
Запомнил Гриша песенку // И голосом молитвенным // Тихонько в семинарии, //
Где было темно, холодно, // Угрюмо, строго, голодно, // Певал — тужил о матушке // И обо всей вахлачине, // Кормилице своей. // И скоро в сердце мальчика // С любовью к бедной матери // Любовь ко всей вахлачине // Слилась, — и лет пятнадцати // Григорий твердо знал
уже, // Кому отдаст всю жизнь свою // И за кого умрет.
С ребятами, с дево́чками // Сдружился, бродит по лесу… // Недаром он бродил! // «Коли платить не можете, // Работайте!» — А в чем твоя // Работа? — «Окопать // Канавками желательно // Болото…» Окопали мы… // «Теперь рубите лес…» // — Ну, хорошо! — Рубили мы, // А немчура показывал, //
Где надобно рубить. // Глядим: выходит просека! // Как просеку прочистили, // К болоту поперечины // Велел по ней возить. // Ну, словом: спохватились мы, // Как
уж дорогу сделали, // Что немец нас поймал!