Неточные совпадения
Он со
слезами вспоминал об этом девять лет спустя, — впрочем, скорее по художественности своей натуры, чем из благодарности. «Клянусь же вам и пари держу, — говорил он мне сам (но только мне и по секрету), — что никто-то изо всей этой публики знать не знал о мне ровнешенько ничего!» Признание замечательное: стало быть, был же
в нем острый ум, если он тогда же, на эстраде, мог так ясно понять свое положение, несмотря на всё свое упоение; и, стало быть, не было
в нем острого ума, если он даже девять лет спустя не мог вспомнить о том без ощущения обиды.
Виргинский был как-то лихорадочно-весело настроен и участвовал
в танцах; но вдруг и без всякой предварительной ссоры схватил гиганта Лебядкина, канканировавшего соло, обеими руками за волосы, нагнул и начал таскать его с визгами, криками и
слезами.
Липутин тотчас же согласился, но заметил, что покривить душой и похвалить мужичков все-таки было тогда необходимо для направления; что даже дамы высшего общества заливались
слезами, читая «Антона Горемыку», а некоторые из них так даже из Парижа написали
в Россию своим управляющим, чтоб от сей поры обращаться с крестьянами как можно гуманнее.
В голове его мелькнула одна удивительно красивая мысль: когда приедет Петруша, вдруг благородно выложить на стол самый высший maximum цены, то есть даже пятнадцать тысяч, без малейшего намека на высылавшиеся до сих пор суммы, и крепко-крепко, со
слезами, прижать к груди се cher fils, [этого дорогого сына (фр.).] чем и покончить все счеты.
О, как мила она,
Елизавета Тушина,
Когда с родственником на дамском седле летает,
А локон ее с ветрами играет,
Или когда с матерью
в церкви падает ниц,
И зрится румянец благоговейных лиц!
Тогда брачных и законных наслаждений желаю
И вслед ей, вместе с матерью,
слезу посылаю.
И всякая тоска земная и всякая
слеза земная — радость нам есть; а как напоишь
слезами своими под собой землю на пол-аршина
в глубину, то тотчас же о всем и возрадуешься.
И вот я тебе скажу, Шатушка: ничего-то нет
в этих
слезах дурного; и хотя бы и горя у тебя никакого не было, всё равно
слезы твои от одной радости побегут.
— И крупные
слезы засветились
в ее глазах.
Но заметили тоже, что на этот раз она во всё продолжение службы как-то чрезвычайно усердно молилась; уверяли даже потом, когда всё припомнили, что даже
слезы стояли
в глазах ее.
— Ну, прощай, Лиза (
в голосе Варвары Петровны послышались почти
слезы), — верь, что не перестану любить тебя, что бы ни сулила тебе судьба отныне… Бог с тобою. Я всегда благословляла святую десницу его…
Вот когда он
в этом преддверии, сударыня, тут и случается, что он отправит письмо
в стихах, ве-ли-колепнейшее, но которое желал бы потом возвратить обратно
слезами всей своей жизни, ибо нарушается чувство прекрасного.
— Петруша! — вскричал Степан Трофимович, мгновенно выходя из оцепенения; он сплеснул руками и бросился к сыну. — Pierre, mon enfant, [Петя, дитя мое (фр.).] а ведь я не узнал тебя! — сжал он его
в объятиях, и
слезы покатились из глаз его.
— Да, и я вам писал о том из Америки; я вам обо всем писал. Да, я не мог тотчас же оторваться с кровью от того, к чему прирос с детства, на что пошли все восторги моих надежд и все
слезы моей ненависти… Трудно менять богов. Я не поверил вам тогда, потому что не хотел верить, и уцепился
в последний раз за этот помойный клоак… Но семя осталось и возросло. Серьезно, скажите серьезно, не дочитали письма моего из Америки? Может быть, не читали вовсе?
Ей хотелось перелить
в него свое честолюбие, а он вдруг начал клеить кирку: пастор выходил говорить проповедь, молящиеся слушали, набожно сложив пред собою руки, одна дама утирала платочком
слезы, один старичок сморкался; под конец звенел органчик, который нарочно был заказан и уже выписан из Швейцарии, несмотря на издержки.
— Я погиб! Cher, — сел он вдруг подле меня и жалко-жалко посмотрел мне пристально
в глаза, — cher, я не Сибири боюсь, клянусь вам, о, je vous jure [я вам клянусь (фр.).] (даже
слезы проступили
в глазах его), я другого боюсь…
Замечу
в скобках, что Петр Степанович накануне,
в последнем комитетском заседании, отказался от распорядительского банта, чем очень ее огорчил, даже до
слез.
И не думал; это всё для того, что когда он уже совсем утопал и захлебывался, то пред ним мелькнула льдинка, крошечная льдинка с горошинку, но чистая и прозрачная, «как замороженная
слеза», и
в этой льдинке отразилась Германия или, лучше сказать, небо Германии, и радужною игрой своею отражение напомнило ему ту самую
слезу, которая, «помнишь, скатилась из глаз твоих, когда мы сидели под изумрудным деревом и ты воскликнула радостно: „“Нет преступления!” “„Да, — сказал я сквозь
слезы, — но коли так, то ведь нет и праведников”.
Публичные же
слезы сего утра, несмотря на некоторого рода победу, ставили его, он знал это,
в несколько комическое положение, а не было человека, столь заботящегося о красоте и о строгости форм
в сношениях с друзьями, как Степан Трофимович.
— О, как несправедливо, как неверно, как обидно судили вы всегда об этом ангельском человеке! — вдруг, с неожиданным порывом и чуть не со
слезами, вскричала Юлия Михайловна, поднося платок к глазам. Петр Степанович
в первое мгновение даже осекся...
Я именно слышал, как она сказала: «простите». Сцена была очень быстра. Но я решительно помню, что часть публики уже
в это самое время устремилась вон из зала, как бы
в испуге, именно после этих слов Юлии Михайловны. Я даже запоминаю один истерический женский крик сквозь
слезы...
—
Слезы погоревших утрут, но город сожгут. Это всё четыре мерзавца, четыре с половиной. Арестовать мерзавца! Он тут один, а четыре с половиной им оклеветаны. Он втирается
в честь семейств. Для зажигания домов употребили гувернанток. Это подло, подло! Ай, что он делает! — крикнул он, заметив вдруг на кровле пылавшего флигеля пожарного, под которым уже прогорела крыша и кругом вспыхивал огонь. — Стащить его, стащить, он провалится, он загорится, тушите его… Что он там делает?
— Чудесно, а у самой
слезы текут. Тут нужно мужество. Надо ни
в чем не уступать мужчине.
В наш век, когда женщина… фу, черт (едва не отплевался Петр Степанович)! А главное, и жалеть не о чем: может, оно и отлично обернется. Маврикий Николаевич человек… одним словом, человек чувствительный, хотя и неразговорчивый, что, впрочем, тоже хорошо, конечно при условии, если он без предрассудков…
— Я, видишь, Петр Степанович, говорю тебе это верно, что обдирал; но я только зеньчуг поснимал, и почем ты знаешь, может, и моя
слеза пред горнилом всевышнего
в ту самую минуту преобразилась, за некую обиду мою, так как есть точь-в-точь самый сей сирота, не имея насущного даже пристанища.
Когда же Степан Трофимович бросился
в юмор и
в остроумнейшие колкости насчет наших «передовых и господствующих», то она с горя попробовала даже раза два усмехнуться
в ответ на его смех, но вышло у ней хуже
слез, так что Степан Трофимович даже, наконец, сам сконфузился и тем с большим азартом и злобой ударил на нигилистов и «новых людей».
— Да не оставлю же я вас, Степан Трофимович, никогда не оставлю-с! — схватила она его руки и сжала
в своих, поднося их к сердцу, со
слезами на глазах смотря на него. («Жалко уж очень мне их стало
в ту минуту», — передавала она.) Губы его задергались как бы судорожно.
У Варвары Петровны действительно стояли
слезы в глазах.