— Я все пять лет только и представляла себе, как онвойдет. Встаньте сейчас и уйдите за дверь, в ту комнату. Я буду сидеть, как будто ничего не ожидая, и
возьму в руки книжку, и вдруг вы войдите после пяти лет путешествия. Я хочу посмотреть, как это будет.
Неточные совпадения
Шатов с пачкой
в руке, на отлете, как
взял, так и просидел целую минуту без ответа, смотря
в землю.
Лиза улыбнулась мне, но была бледна. Она стояла посреди комнаты
в видимой нерешимости,
в видимой борьбе; но вдруг
взяла меня за
руку и молча, быстро подвела к окну.
Но одною
рукой возьмет, а другою протянет вам уже двадцать рублей,
в виде пожертвования
в один из столичных комитетов благотворительности, где вы, сударыня, состоите членом… так как и сами вы, сударыня, публиковались
в «Московских ведомостях», что у вас состоит здешняя, по нашему городу, книга благотворительного общества,
в которую всякий может подписываться…
— Я переменил об вас мысли
в ту минуту, как вы после Шатова
взяли руки назад, и довольно, довольно, пожалуйста, без вопросов, больше ничего теперь не скажу.
— Я, однако, вас не убил…
в то утро… а
взял обе
руки назад… — почти с болью проговорил Ставрогин, потупив глаза.
— Да вы его избалуете! — прокричал Петр Степанович, быстро вбегая
в комнату. — Я только лишь
взял его
в руки, и вдруг
в одно утро — обыск, арест, полицейский хватает его за шиворот, а вот теперь его убаюкивают дамы
в салоне градоправителя! Да у него каждая косточка ноет теперь от восторга; ему и во сне не снился такой бенефис. То-то начнет теперь на социалистов доносить!
Так мучился он, трепеща пред неизбежностью замысла и от своей нерешительности. Наконец
взял свечу и опять подошел к дверям, приподняв и приготовив револьвер; левою же
рукой,
в которой держал свечу, налег на ручку замка. Но вышло неловко: ручка щелкнула, призошел звук и скрип. «Прямо выстрелит!» — мелькнуло у Петра Степановича. Изо всей силы толкнул он ногой дверь, поднял свечу и выставил револьвер; но ни выстрела, ни крика…
В комнате никого не было.
На вопрос: для чего было сделано столько убийств, скандалов и мерзостей? — он с горячею торопливостью ответил, что «для систематического потрясения основ, для систематического разложения общества и всех начал; для того, чтобы всех обескуражить и изо всего сделать кашу и расшатавшееся таким образом общество, болезненное и раскисшее, циническое и неверующее, но с бесконечною жаждой какой-нибудь руководящей мысли и самосохранения, — вдруг
взять в свои
руки, подняв знамя бунта и опираясь на целую сеть пятерок, тем временем действовавших, вербовавших и изыскивавших практически все приемы и все слабые места, за которые можно ухватиться».
Опять я испугалася, // Макара Федосеича // Я не узнала: выбрился, // Надел ливрею шитую, //
Взял в руки булаву, // Как не бывало лысины. // Смеется: — Что ты вздрогнула? — // «Устала я, родной!»
Хотя почтмейстер был очень речист, но и тот,
взявши в руки карты, тот же час выразил на лице своем мыслящую физиономию, покрыл нижнею губою верхнюю и сохранил такое положение во все время игры.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая
рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип,
возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывет
в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе
взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
«А что? ему, чай, холодно, — // Сказал сурово Провушка, — //
В железном-то тазу?» // И
в руки взять ребеночка // Хотел. Дитя заплакало. // А мать кричит: — Не тронь его! // Не видишь? Он катается! // Ну, ну! пошел! Колясочка // Ведь это у него!..
В следующую речь Стародума Простаков с сыном, вышедшие из средней двери, стали позади Стародума. Отец готов его обнять, как скоро дойдет очередь, а сын подойти к
руке. Еремеевна
взяла место
в стороне и, сложа
руки, стала как вкопанная, выпяля глаза на Стародума, с рабским подобострастием.
Она
взяла его за
руку и, не спуская глаз, смотрела на него, отыскивая
в мыслях, что бы сказать, чтоб удержать его.