Неточные совпадения
Одним словом, волновался
целый месяц; но я убежден, что в таинственных изгибах своего сердца
был польщен необыкновенно.
Так как она никогда ни разу потом не намекала ему на происшедшее и всё пошло как ни в чем не бывало, то он всю жизнь наклонен
был к мысли, что всё это
была одна галлюцинация пред болезнию, тем более что в ту же ночь он и вправду заболел на
целых две недели, что, кстати, прекратило и свидания в беседке.
Всего трогательнее
было то, что из этих пяти человек наверное четверо не имели при этом никакой стяжательной
цели, а хлопотали только во имя «общего дела».
«Высший либерализм» и «высший либерал», то
есть либерал без всякой
цели, возможны только в одной России.
Письмо
было краткое и обнаруживало ясно свою
цель, хотя кроме вышеозначенных фактов никаких выводов не заключало.
Я промолчал, но слова эти на многое намекали. После того
целых пять дней мы ни слова не упоминали о Липутине; мне ясно
было, что Степан Трофимович очень жалел о том, что обнаружил предо мною такие подозрения и проговорился.
Я только и ждал этого слова. Наконец-то это заветное, скрываемое от меня словцо
было произнесено после
целой недели виляний и ужимок. Я решительно вышел из себя...
— Ну, теперь к вам домой! Я знаю, где вы живете. Я сейчас, сию минуту
буду у вас. Я вам, упрямцу, сделаю первый визит и потом на
целый день вас к себе затащу. Ступайте же, приготовьтесь встречать меня.
Я не отказался. Баба скоро внесла чай, то
есть большущий чайник горячей воды, маленький чайник с обильно заваренным чаем, две большие каменные, грубо разрисованные чашки, калач и
целую глубокую тарелку колотого сахару.
— Всякий не может судить как по себе, — проговорил он покраснев. — Вся свобода
будет тогда, когда
будет всё равно, жить или не жить. Вот всему
цель.
Это
была бы, так сказать, картина духовной, нравственной, внутренней русской жизни за
целый год.
— Мы там нанялись в работники к одному эксплуататору; всех нас, русских, собралось у него человек шесть — студенты, даже помещики из своих поместий, даже офицеры
были, и всё с тою же величественною
целью.
— Но, однако ж, переплывать океан на эмигрантском пароходе, в неизвестную землю, хотя бы и с
целью «узнать личным опытом» и т. д. — в этом, ей-богу,
есть как будто какая-то великодушная твердость… Да как же вы оттуда выбрались?
Всё это, то
есть и фрак и белье,
было припасено (как узнал я после) по совету Липутина, для каких-то таинственных
целей.
Одним словом, положим, всё это с его стороны баловство, фантазия преждевременно уставшего человека, — пусть даже, наконец, как говорил Кириллов, это
был новый этюд пресыщенного человека с
целью узнать, до чего можно довести сумасшедшую калеку.
Он употребляет сперва все усилия, чтобы разыскать, где скрывают от него оброчную статью, то
есть сестрицу, недавно только достигает
цели, берет ее из монастыря, предъявив какое-то на нее право, и привозит ее прямо сюда.
Цель всего движения народного, во всяком народе и во всякий период его бытия,
есть единственно лишь искание бога, бога своего, непременно собственного, и вера в него как в единого истинного.
— Без сомнения. В вашей обязанности по крайней мере
было объявить мне, наконец, вашу
цель. Я всё ждал, что вы это сделаете, но нашел одну только исступленную злость. Прошу вас, отворите мне ворота.
В одном из окошек ставни
были нарочно не заперты и на подоконнике стояла свеча — видимо, с
целью служить маяком ожидаемому на сегодня позднему гостю.
Таким образом достигались две
цели — и поэтическая и служебная; но теперь
была и третья, особенная и весьма щекотливая
цель: капитан, выдвигая на сцену стихи, думал оправдать себя в одном пункте, которого почему-то всего более для себя опасался и в котором всего более ощущал себя провинившимся.
— Садитесь, прошу вас, подле меня, чтобы можно
было мне потом вас разглядеть, — произнесла она довольно твердо, с явною и какою-то новою
целью. — А теперь не беспокойтесь, я и сама не
буду глядеть на вас, а
буду вниз смотреть. Не глядите и вы на меня до тех пор, пока я вас сама не попрошу. Садитесь же, — прибавила она даже с нетерпением.
Николай Всеволодович опять молча и не оборачиваясь пошел своею дорогой; но упрямый негодяй все-таки не отстал от него, правда теперь уже не растабарывая и даже почтительно наблюдая дистанцию на
целый шаг позади. Оба прошли таким образом мост и вышли на берег, на этот раз повернув налево, тоже в длинный и глухой переулок, но которым короче
было пройти в центр города, чем давешним путем по Богоявленской улице.
Бродяга остался искать, ерзая на коленках в грязи, разлетевшиеся по ветру и потонувшие в лужах кредитки, и
целый час еще можно
было слышать в темноте его отрывистые вскрикивания: «Эх, эх!»
Это нужно
было ему для
целей дальнейших, посторонних, о которых еще речь впереди.
И, уж разумеется, союз не предумышленный и не выдуманный, а существующий в
целом племени сам по себе, без слов и без договору, как нечто нравственно обязательное, и состоящий во взаимной поддержке всех членов этого племени одного другим всегда, везде и при каких бы то ни
было обстоятельствах.
Тут уж Юлия Михайловна решительно прогнала
было Лямшина, но в тот же вечер наши
целою компанией привели его к ней, с известием, что он выдумал новую особенную штучку на фортепьяно, и уговорили ее лишь выслушать.
Пожертвования, иногда значительные, если не распоряжался ими тут же сам Семен Яковлевич,
были набожно отправляемы в храм божий, и по преимуществу в наш Богородский монастырь; от монастыря с этою
целью постоянно дежурил при Семене Яковлевиче монах.
— Батюшка! Семен Яковлевич! — раздался вдруг горестный, но резкий до того, что трудно
было и ожидать, голос убогой дамы, которую наши оттерли к стене. —
Целый час, родной, благодати ожидаю. Изреки ты мне, рассуди меня, сироту.
Я уже потому убежден в успехе этой таинственной пропаганды, что Россия
есть теперь по преимуществу то место в
целом мире, где всё что угодно может произойти без малейшего отпору.
— В Обществе произошла мысль, — продолжал он тем же голосом, — что я могу
быть тем полезен, если убью себя, и что когда вы что-нибудь тут накутите и
будут виновных искать, то я вдруг застрелюсь и оставлю письмо, что это я всё сделал, так что вас
целый год подозревать не могут.
Мало того,
был даже компрометирован: случилось так, что чрез его руки, в молодости, прошли
целые склады «Колокола» и прокламаций, и хоть он их даже развернуть боялся, но отказаться распространять их почел бы за совершенную подлость — и таковы иные русские люди даже и до сего дня.
Наказывала ли Юлия Михайловна своего супруга за его промахи в последние дни и за ревнивую зависть его как градоначальника к ее административным способностям; негодовала ли на его критику ее поведения с молодежью и со всем нашим обществом, без понимания ее тонких и дальновидных политических
целей; сердилась ли за тупую и бессмысленную ревность его к Петру Степановичу, — как бы там ни
было, но она решилась и теперь не смягчаться, даже несмотря на три часа ночи и еще невиданное ею волнение Андрея Антоновича.
Во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая
есть в каждом обществе, и уже не только безо всякой
цели, но даже не имея и признака мысли, а лишь выражая собою изо всех сил беспокойство и нетерпение.
«Должна же наконец понять публика, — заключила она свою пламенную комитетскую речь, — что достижение общечеловеческих
целей несравненно возвышеннее минутных наслаждений телесных, что праздник в сущности
есть только провозглашение великой идеи, а потому должно удовольствоваться самым экономическим, немецким балком, единственно для аллегории и если уж совсем без этого несносного бала обойтись невозможно!» — до того она вдруг возненавидела его.
Казалось, она
была на верху желаний; праздник —
цель и венец ее политики —
был осуществлен.
Мне показалось, что и теперь в его лице какое-то зловещее выражение и, что хуже всего, несколько комическое, — выражение существа, приносящего, так и
быть, себя в жертву, чтобы только угодить высшим
целям своей супруги…
Проникнутый гуманною и высокою
целью… несмотря на свой вид… тою самою
целью, которая соединила нас всех… отереть слезы бедных образованных девушек нашей губернии… этот господин, то
есть я хочу сказать этот здешний поэт… при желании сохранить инкогнито… очень желал бы видеть свое стихотворение прочитанным пред началом бала… то
есть я хотел сказать — чтения.
— Messieurs, последнее слово этого дела —
есть всепрощение. Я, отживший старик, я объявляю торжественно, что дух жизни веет по-прежнему и живая сила не иссякла в молодом поколении. Энтузиазм современной юности так же чист и светел, как и наших времен. Произошло лишь одно: перемещение
целей, замещение одной красоты другою! Все недоумение лишь в том, что прекраснее: Шекспир или сапоги, Рафаэль или петролей?
— Вот спросите его, он тоже всё время не отходил от меня, как и князь. Скажите, не явно ли, что всё это заговор, низкий, хитрый заговор, чтобы сделать всё, что только можно злого, мне и Андрею Антоновичу? О, они уговорились! У них
был план. Это партия,
целая партия!
Ну не в тоне ли это всего того, что
было здесь
целый месяц?
Утверждали, что даже и праздник устроила она с этою
целью; потому-то-де половина города и не явилась, узнав, в чем дело, а сам Лембке
был так фраппирован, что «расстроился в рассудке», и она теперь его «водит» помешанного.
Огонь, благодаря сильному ветру, почти сплошь деревянным постройкам Заречья и, наконец, поджогу с трех концов, распространился быстро и охватил
целый участок с неимоверною силой (впрочем, поджог надо считать скорее с двух концов: третий
был захвачен и потушен почти в ту же минуту, как вспыхнуло, о чем ниже).
Часть мужского населения
была в тяжкой работе, безжалостно рубила заборы и даже сносила
целые лачуги, стоявшие ближе к огню и под ветром.
Но ее не забыли, а она сама воротилась в горевший дом, пока
было можно, с безумною
целью вытащить из угловой каморки, еще уцелевшей, свою перину.
У него
была где-то больная мать, которой он отсылал половину своего скудного жалованья, — и как, должно
быть, она
целовала эту бедную белокурую головку, как дрожала за нее, как молилась о ней!
Между тем к концу дня в душе его поднялась
целая буря и… и, кажется, могу сказать утвердительно,
был такой момент в сумерки, что он хотел встать, пойти и — объявить всё.
— Смею вас уверить, что вы берете лишнее. Если вы протаскали меня
целый лишний час по здешним грязным улицам, то виноваты вы же, потому что сами, стало
быть, не знали, где эта глупая улица и этот дурацкий дом. Извольте принять ваши тридцать копеек и убедиться, что ничего больше не получите.
— Ты сознаешь, Marie, сознаешь! — воскликнул Шатов. Она хотела
было сделать отрицательный знак головой, и вдруг с нею сделалась прежняя судорога. Опять она спрятала лицо в подушку и опять изо всей силы
целую минуту сжимала до боли руку подбежавшего и обезумевшего от ужаса Шатова.
Разве не он поссорил вас с тем семейством, где вы
были в гувернантках, с эгоистическою
целью на вас жениться?
Шатов то плакал, как маленький мальчик, то говорил бог знает что, дико, чадно, вдохновенно;
целовал у ней руки; она слушала с упоением, может
быть и не понимая, но ласково перебирала ослабевшею рукой его волосы, приглаживала их, любовалась ими.