Неточные совпадения
Критика отнеслась к автору
с уважением, называла его беспрестанно автором «Своих
людей» и даже заметила, что обращает на него такое внимание более за первую его комедию, нежели за вторую, которую все признали слабее первой.
Этой противоположности в самых основных воззрениях на литературную деятельность Островского было бы уже достаточно для того, чтобы сбить
с толку простодушных
людей, которые бы вздумали довериться критике в суждениях об Островском.
То он выходил, по этим критикам, квасным патриотом, обскурантом, то прямым продолжателем Гоголя в лучшем его периоде; то славянофилом, то западником; то создателем народного театра, то гостинодворским Коцебу, то писателем
с новым особенным миросозерцанием, то
человеком, нимало не осмысливающим действительности, которая им копируется.
Людям с славянофильским оттенком очень понравилось, что он хорошо изображает русский быт, и они без церемонии провозгласили Островского поклонником «благодушной русской старины» в пику тлетворному Западу.
В свою очередь,
люди, пришедшие в восторг от «Своих
людей», скоро заметили, что Островский, сравнивая старинные начала русской жизни
с новыми началами европеизма в купеческом быту, постоянно склоняется на сторону первых.
Но
человек с более живой восприимчивостью, «художническая натура», сильно поражается самым первым фактом известного рода, представившимся ему в окружающей действительности.
Только уже потом, когда много однородных фактов наберется в сознании,
человек с слабой восприимчивостью обратит на них наконец свое внимание.
С этими
людьми нет ни отрады, ни покоя, ни раздолья для молодых женщин; они должны умереть
с тоски и
с огорчения на беспрестанное ворчанье старухи да на капризы хозяина.
Но Антип Антипыч — еще прогрессивный и гуманный
человек в сравнении
с своей матушкой.
Но жена и без плетки видит необходимость лицемерить перед мужем: она
с притворной нежностью целует его, ласкается к нему, отпрашивается у него и у матушки к вечерне да ко всенощной, хотя и сама обнаруживает некоторую претензию на самодурство и говорит, что «не родился тот
человек на свет, чтобы ее молчать заставил».
Тут все в войне: жена
с мужем — за его самовольство, муж
с женой — за ее непослушание или неугождение; родители
с детьми — за то, что дети хотят жить своим умом; дети
с родителями — за то, что им не дают жить своим умом; хозяева
с приказчиками, начальники
с подчиненными воюют за то, что одни хотят все подавить своим самодурством, а другие не находят простора для самых законных своих стремлений; деловые
люди воюют из-за того, чтобы другой не перебил у них барышей их деятельности, всегда рассчитанной на эксплуатацию других; праздные шатуны бьются, чтобы не ускользнули от них те
люди, трудами которых они задаром кормятся, щеголяют и богатеют.
Конечно, и
люди с твердыми нравственными принципами,
с честными и святыми убеждениями тоже есть в этом царстве; но, к сожалению, это все
люди обломовского типа.
Удалось
людям не быть втянутыми
с малолетства в практическую деятельность, — и осталось им много свободного времени на обдумыванье своих отношений к миру и нравственных начал для своих поступков!
Но вот его самообожание выходит из всяких пределов здравого смысла: он переносит прямо на свою личность весь тот блеск, все то уважение, которым пользовался за свой сан, он решается сбросить
с себя власть, уверенный, что и после того
люди не перестанут трепетать его.
Это безумное убеждение заставляет его отдать свое царство дочерям и чрез то, из своего варварски-бессмысленного положения, перейти в простое звание обыкновенного
человека и испытать все горести, соединенные
с человеческою жизнию.
Коли так не дадите денег, дайте Христа ради (плачет)» — Жаль, что «Своих
людей» не дают на театре: талантливый актер мог бы о поразительной силой выставить весь комизм этого самодурного смешения Иверской
с Иудою, ссылки в Сибирь
с христарадничеством…
Люди, как мы видели, показаны нам в комедии
с человеческой, а не
с юридической стороны, и потому впечатление самых их преступлений смягчается для нас.
Но приказчик связан
с хозяином: он сыт и одет по хозяйской милости, он может «в
люди произойти», если хозяин полюбит его; а ежели не полюбит, то что же такое приказчик, со своей непрактической добросовестностью?
Чтобы видеть проявление безответной, забитой натуры в разных положениях и обстоятельствах, мы проследим теперь последующие за «Своими
людьми» комедии Островского из купеческого быта, начавши
с комедии «Не в свои сани не садись».
Она возвращается домой; отец ругает и хочет запереть ее на замок, чтоб света божьего не видела и его перед
людьми не срамила; но ее решается взять за себя молодой купчик, который давно в нее влюблен и которого сама она любила до встречи
с Вихоревым.
И действительно, увлекшись негодованием против мишурной образованности господ, подобных Вихореву, сбивающих
с толку простых русских
людей, Островский не
с достаточной силой и ясностью выставил здесь те причины, вследствие которых русский
человек может увлекаться подобными господами.
Для
людей, привыкших опирать свои действия на здравом смысле и соображать их
с требованиями справедливости и общего блага, такая доброта противна или по крайней мере жалка.
Для
человека, не зараженного самодурством, вся прелесть любви заключается в том, что воля другого существа гармонически сливается
с его волей без малейшего принуждения.
И не хочет понять самой простой истины: что не нужно усыплять в
человеке его внутренние силы и связывать ему руки и ноги, если хотят, чтоб он мог успешно бороться
с своими врагами.
Отправляясь от той точки, что его произвол должен быть законом для всех и для всего, самодур рад воспользоваться тем, что просвещение приготовило для удобств
человека, рад требовать от других, чтоб его воля выполнялась лучше, сообразно
с успехами разных знаний,
с введением новых изобретений и пр.
Будь это
люди нормальные,
с свободной волей и хоть
с некоторой энергией, — ничто не могло бы разлучить их, или по крайней мере разлука эта не обошлась бы без тяжелой и страшной борьбы.
Но чуть только он увидит, что его сознательно не боятся, что
с ним идут на спор решительный, что вопрос ставится прямо — «погибну, но не уступлю», — он немедленно отступает, смягчается, умолкает и переносит свой гнев на другие предметы или на других
людей, которые виноваты только тем, что они послабее.
С деньгами, что я за ней дам, всякий —
человек будет.
Аграфена Платоновна, хозяйка квартиры, где живет учитель Иванов
с дочерью, отзывается о Брускове как о
человеке «диком, властном, крутом сердцем, словом сказать, — самодуре».
Но Брусков, как темный
человек, вполне освоившийся,
с обычаями «темного царства», не входит ни в какие соображения.
Ну, скажите, есть ли какая-нибудь возможность вести разумную речь
с этими
людьми!
Но для того чтоб успешнее достигнуть общей цели, т. е. увеличить сумму общего блага,
люди принимают известный образ действий и гарантируют его какими-нибудь постановлениями, воспрещающими самовольную помеху общему делу
с чьей бы то ни было стороны.
Настасья Панкратьева исчезает пред мужем, дышать не смеет, а на сына тоже прикрикивает: «как ты смеешь?» да «
с кем ты говоришь?» То же мы видели и в Аграфене Кондратьевне в «Своих
людях».
Человеку с малых лет внушают, что он сам по себе — ничто, что он есть некоторым образом только орудие чьей-то чужой воли и что вследствие того он должен не рассуждать, а только слушаться, слушаться и покоряться.
Потому-то большая часть
людей, попавших под влияние самодура, предпочитает просто терпеть
с тупою надеждою, что авось как-нибудь обстоятельства переменятся…
По общей логике следовало бы, если уж
человек ставит какие-нибудь правила и требования, хотя бы и произвольные, — то он должен и сам их уважать в данных случаях и отношениях, наравне
с другими.
Некоторые утверждали, что здесь заключается показание того, как благодетелен для народа колокольный звон и как
человека в самые трудные минуты спасают набожные привычки,
с детства усвоенные.
Разумеется, — это уж само по себе необходимо, чтоб пьяница проспался и чтоб
человек, допившийся до чертиков, перегодил немножечко, отдохнул и собрался
с силами.
Жена и сестра Пузатова только тем и живут, что обманывают его и потихоньку гуляют
с молодыми
людьми, отпросившись в церковь.
Она мечтает о семейном счастии
с любимым
человеком, заботится о том, чтоб себя «облагородить», так, чтобы никому не стыдно было взять ее замуж; думает о том, какой она хороший порядок будет вести в доме, вышедши замуж; старается вести себя скромно, удаляется от молодого барина, сына Уланбековой, и даже удивляется на московских барышень, что они очень бойки в своих разговорах про кавалеров да про гвардейцев.
С другой стороны, если бы надобности в материальных благах не было для
человека, то, конечно, Андрей Титыч не стал бы так дрожать перед тятенькой, и Надя могла бы не жить у Уланбековой, и даже Тишка не стал бы уважать Подхалюзина…
«Уж что женщина! курица не птица, женщина не
человек», — повторяют они вместе
с Ничкиной в «Праздничном сне».
Но не можем не заметить, что для нас это лицо изумительно по мастерству,
с каким Островский умел в нем очертить приличного, не злого, не отвратительного, но
с ног до головы пошлого
человека.
Это не есть сколок
с одного из типов, которых несколько экземпляров представлено в лучших наших литературных произведениях: он не Онегин, не Печорин, не Грушницкий даже, даже вообще не лишний
человек.
И в этого
человека влюбляется неглупая девушка,
с хорошими чувствами!..
Не мудрено в нем такое воззрение, потому что он сам «года два был на побегушках, разные комиссии исправлял: и за водкой-то бегал, и за пирогами, и за квасом, кому
с похмелья, — и сидел-то не на стуле, а у окошка, на связке бумаг, и писал-то не из чернильницы, а из старой помадной банки, — и вот вышел в
люди», — и теперь признает, что «все это не от нас, свыше!..»
У него дяденька богатый-с, да и сам он образованный
человек, везде может место иметь.
Или также — разговор Вихорева
с Баранчевским о промышленности и политической экономии, или разговоры Прежнева
с матерью о роли в обществе, или Недопекина
с Лисавским (в «Утре молодого
человека») о красоте и образовании, или Капочки
с Устенькой об учтивости и общежитии (в «Праздничном сне»).