Неточные совпадения
Комедия ль в нем плачет
перед нами,
Трагедия ль хохочет вместе с ним, —
Не знаем мы и ведать не хотим!
То — он слишком рабски
передает действительность, то — неверен ей; то — он очень уж заботится о внешней отделке, то — небрежен в этой отделке.
Мы читаем и любим Островского, и от критики мы хотим, чтобы она осмыслила
перед нами то, чем мы увлекаемся часто безотчетно, чтобы она привела в некоторую систему и объяснила нам наши собственные впечатления.
Перед нами грустно покорные лица наших младших братий, обреченных судьбою на зависимое, страдательное существовавшие.
Чувствительный Митя, добродушный Андрей Брусков, бедная невеста Марья Андреевна, опозоренная Авдотья Максимовна, несчастная Даша и Надя — стоят
перед нами, безмолвно-покорные судьбе, безропотно-унылые…
Вольный божий свет расстилался когда-то и
перед ними, хоть на короткое время, в давнюю пору раннего, беззаботного детства.
Но жена и без плетки видит необходимость лицемерить
перед мужем: она с притворной нежностью целует его, ласкается к нему, отпрашивается у него и у матушки к вечерне да ко всенощной, хотя и сама обнаруживает некоторую претензию на самодурство и говорит, что «не родился тот человек на свет, чтобы ее молчать заставил».
Точно в таком безумном ослеплении находятся все жители темного царства, восстающего
перед нами из комедий Островского.
А что касается до потрафленья, так тут опять немного нужно соображенья: ври о своей покорности, благодарности, о счастии служить такому человеку, о своем ничтожестве
перед ним! — больше ничего и не нужно для того, чтобы ублажить глупого мужика деспотического характера.
Иной подличает
перед начальником, соображая: все равно, — ведь если не меня, так он другого найдет для себя, а я только места лишусь.
Олимпиада Самсоновна говорит ему: «Я у вас, тятенька, до двадцати лет жила, — свету не видала, что же, мне прикажете отдать вам деньги, а самой опять в ситцевых платьях ходить?» Большов не находит ничего лучшего сказать на это, как только попрекнуть дочь и зятя невольным благодеянием, которое он им сделал,
передавши в их руки свое имение.
Рисположенскому он отдает деньги по мелочи и, только уже
передавши ему несколько сот, отказывается от дальнейшей уплаты, находя, что ему «пора уж и честь знать».
Там еще кое-где пробивается жизнь, самобытность, мерцает минутами луч какой-то надежды, здесь — тишь невозмутимая, мрак непроглядный, здесь
перед вами стоит мертвая красавица в безлюдной степи, и общее гробовое молчание нарушается лишь движением степного коршуна, терзающего в воздухе добычу…
Чувство художника, возмущаясь таким порядком вещей, преследует его в самых разнообразных видоизменениях и
передает на позор того самого общества, которое живет в этом порядке.
У него есть дочь, которая
перед ним безгласна и бесправна, как всякая дочь
перед всяким самодуром.
Она возвращается домой; отец ругает и хочет запереть ее на замок, чтоб света божьего не видела и его
перед людьми не срамила; но ее решается взять за себя молодой купчик, который давно в нее влюблен и которого сама она любила до встречи с Вихоревым.
Целый дом дрожит
перед ним.
С кем ты говоришь, вспомни!..» Митя становится
перед ним на колени, но это смирение не обезоруживает Гордея Карпыча: он продолжает ругаться.
Но они молчали
перед ним именно потому, что он хозяин, что его уважать следует, Самое то, что он их обделяет и обижает, они считают законной принадлежностью его положения…
Понятно и то, почему средние термины, посредствующие между самодурами и угнетенными, вовсе не имеют определенной личности, а заимствуют свой характер от положения, в каком находятся: то ползают —
перед высшими, то, в свою очередь, задирают нос
перед низшими.
Он — повелитель своей жены и самодурствует над нею, сколько душе угодно, даже и в то время, как сам
перед нею виноват и знает это.
Ведь и случается: возьмет
Да и скончается купчиха,
Перед которой глупый пес
Три ночи выл, поднявши нос.
Тогда попробуй разуверить!..
Но для мужчины подобные отношения не гибельны; на них все так и смотрят, как на невинное развлечение, они не оставляют на нем пятна позора
перед обществом.
Тогда, пожалуй, и
перед ней преклонятся и даже станут подличать.
Затем и самая манера у Карпа Карпыча другая: он с женой своей обращается хуже, чем Уланбекова с воспитанницей, он не дает ей говорить, он даже, может быть, бивал ее; но всё-таки жена может ему. делать кое-какие замечания, а Надя
перед Уланбековой совершенно безгласна.
Митя не стал бы заглазно плакаться на хозяина и молчать
перед ним, считая законом его волю, а просто нашел бы очень законным делом — потребовать от него прибавки жалованья.
С другой стороны, если бы надобности в материальных благах не было для человека, то, конечно, Андрей Титыч не стал бы так дрожать
перед тятенькой, и Надя могла бы не жить у Уланбековой, и даже Тишка не стал бы уважать Подхалюзина…
Мы приводим этот разговор, потому что в нем, кроме подтверждения нашей мысли, находим один из примеров того мастерства, с каким Островский умеет
передавать неуловимейшие черты пошлости и тупоумия, повсюду разлитых в этом «темном царстве» и служащих, вместе с самодурством, главным основанием его быта.
Как видите, это уж такое ничтожество, что
перед мужем или кем бы то ни было посильнее она, вероятно, и пикнуть не смела.
Но заведись у него хоть один сынишка или попади к нему в руки воспитанник, слуга, подчиненный — он немедленно начнет над ними самодурничать, не переставая в то же время дрожать
перед каждым встречным, который ему не кланяется…
Что ж, авось добрые люди найдутся, не оставят старуху!» Такие речи повторяются
перед Марьей Андреевной постоянно, каждый день и каждый чае.
То же убеждение передано и Белогубову, который говорит: «Что за польза и от ученья, когда в человеке страху нет, — трепету
перед начальством».
Сначала Белогубов как-то ежился
перед Жадовым и признавал какую-то силу в его умственном превосходстве.
Она встречается с самим Беневоленским в проходной комнате, вроде буфета; вместе с нею — подруга ее Паша, которой она
перед этим только что бросила несколько слов о том, как он над ней, бывало, буйствовал, пьяный…
Затем он старается ее выпроводить, и между ними происходит следующая сцена, раскрывающая
перед нами чувства девушки, изумительные по своей чистоте и благородству...
Да и не этому ли отвержению, — не отчуждению ли от мрака самодурных дел, кишащих в нашей среде общественной, надо приписать и то, что она так отрадно сияет
перед нами благородством и ясностью своего сердца?..
А еще что за образованные
перед ними?
Мы старались показать, что и как охватывает он в русской жизни своим художническим чувством, в каком виде он
передает воспринятое и прочувствованное им, и какое значение в наших понятиях должно придавать явлениям, изображаемым в его произведениях.