Неточные совпадения
Само собою разумеется, что подобные возгласы по поводу Торцова о том, что человека благородит, не могли повести к здравому и беспристрастному рассмотрению
дела. Они только дали критике противного направления справедливый повод прийти
в благородное негодование и воскликнуть
в свою очередь о Любиме Торцове...
Два года спустя тот же критик предположил целый ряд статей «О комедиях Островского и о их значении
в литературе и на «сцене» («Москв.», 1855 г., № 3), но остановился на первой статье, да и
в той выказал более претензий и широких замашек, нежели настоящего
дела.
В «Современнике» было
в свое время выставлено дикое безобразие этой статьи, проповедующей, что жена должна с готовностью подставлять спину бьющему ее пьяному мужу, и восхваляющей Островского за то, что он будто бы
разделяет эти мысли и умел рельефно их выразить….
Будучи положены
в основу названных пьес, эти случайности доказывают, что автор придавал им более значения, нежели они имеют
в самом
деле, и эта неверность взгляда повредила цельности и яркости самих произведений.
«Это вздор, будто можно рассчитать заранее свою игру; игроки только напрасно. хвалятся этим; а
в самом-то
деле больше трех ходов вперед невозможно рассчитать».
Островский умеет заглядывать
в глубь души человека, умеет отличать натуру от всех извне принятых уродств и наростов; оттого внешний гнет, тяжесть всей обстановки, давящей человека, чувствуются
в его произведениях гораздо сильнее, чем во многих рассказах, страшно возмутительных по содержанию, но внешнею, официальною стороною
дела совершенно заслоняющих внутреннюю, человеческую сторону.
Драматические коллизии и катастрофа
в пьесах Островского все происходят вследствие столкновения двух партий — старших и младших, богатых и бедных, своевольных и безответных. Ясно, что развязка подобных столкновений, по самому существу
дела, должна иметь довольно крутой характер и отзываться случайностью.
Ни один звук с вольного воздуха, ни один луч светлого
дня не проникает
в нее.
И точно как после кошмара, даже те, которые, по-видимому, успели уже освободиться от самодурного гнета и успели возвратить себе чувство и сознание, — и те все еще не могут найтись хорошенько
в своем новом положении и, не поняв ни настоящей образованности, ни своего призвания, не умеют удержать и своих прав, не решаются и приняться за
дело, а возвращаются опять к той же покорности судьбе или к темным сделкам с ложью и самодурством.
Вот вам первый образчик этой невольной, ненужной хитрости. Как сложилось
в Марье Антиповне такое рассуждение, от каких частных случайностей стала развиваться наклонность к хитрости, — что нам за
дело!..
Вследствие такого порядка
дел все находятся
в осадном положении, все хлопочут о том, как бы только спасти себя от опасности и обмануть бдительность врага.
Антип Антипыч не только очень любезно принимает его, не только внимательно слушает его рассказы о кутеже сына Сеньки, вынуждающем старика самого жениться, и о собственных плутовских штуках Ширялова, но
в заключение еще сватает за него сестру свою, и тут же, без согласия и без ведома Марьи Антиповны, окончательно слаживает
дело.
Тут же чрезвычайно ярко и рельефно выставлены и последствия такого неестественного порядка вещей — всеобщий обман и мошенничество и
в семейных и
в общественных
делах.
Так вот и это
дело: потрафь я по них, или так взойди им
в голову — завтра же под венец, и баста, и разговаривать не смей».
То же самое и с Рисположенским, пьяным приказным, занимающимся кляузами и делающим кое-что по
делам Большова: Самсон Силыч подсмеивается над тем, как его из суда выгнали, и очень сурово решает, что его надобно бы
в Камчатку сослать.
В том-то и
дело, что наша жизнь вовсе не способствует выработке каких-нибудь убеждений, а если у кого они и заведутся, то не дает применять их.
Но такое-то убеждение и у Самсона Силыча есть, хотя оно и не совершенно ясно
в его сознании: вследствие этого-то убеждения он и ласкает Лазаря, и ведет
дело с Рисположенским, и решается на объявление себя несостоятельным.
Стоя
в стороне от практической сферы, додумались они до прекрасных вещей; но зато так и остались негодными для настоящего
дела и оказались совершенно ничтожными, когда пришлось им столкнуться кое с чем и с кое кем
в «темном царстве».
И ни слова, ни намека на безнравственность задуманного
дела в отношении к заимодавцам Большова.
Но она заметна и
в Большове, который, даже решаясь на такой шаг, как злостное банкротство, не только старается свалить с себя хлопоты, но просто сам не знает, что он делает, отступается от своей выгоды и даже отказывается от своей воли
в этом
деле, сваливая все на судьбу.
Подхалюзин сожалеет, что «заведение у нас было превосходное, а теперь все должно
в расстройство прийти»; а Большов кричит: «А тебе что за
дело? не твое было…
В Лире действительно сильная натура, и общее раболепство пред ним только развивает ее односторонним образом — не на великие
дела любви и общей пользы, а единственно на удовлетворение собственных, личных прихотей.
Но что же
в самом
деле дает нам это лица комедии?
В самом
деле, Большов беспрекословно царит над всеми...
Но
в самом-то
деле Подхалюзин выказывает здесь именно отсутствие предприимчивости и уверенности
в себе.
Поэтому-то он и не расстается с своей аферой, все выжидая, — нельзя ли из нее еще чего-нибудь вытянуть: недаром же он рисковал,
в самом
деле!
Видите, здесь
дело не
в личности самодура, угнетающего свою семью и всех окружающих.
Но
дело в том, что с уничтожением его не исчезает самодурство.
Но беда
в том, что под влиянием самодурства самые честные люди мельчают и истомляются
в рабской бездеятельности, а
делом занимаются только люди,
в которых собственно человечные стороны характера наименее развиты.
И только бы ему достичь возможности осуществить свой идеал: он
в самом
деле не замедлит заставить других так же бояться, подличать, фальшивить и страдать от него, как боялся, подличал, фальшивил и страдал сам он, пока не обеспечил себе право на самодурство…
Самая любовь ее к отцу, парализуемая страхом, неполна, неразумна и неоткровенна, так что дочка втихомолку от отца, напитывается понятиями своей тетушки, пожилой
девы, бывшей
в ученье на Кузнецком мосту, и затем с ее голоса уверяет себя, что влюблена
в молодого прощелыгу, отставного гусара, на
днях приехавшего
в их город.
В темный быт Русаковых он внес луч постороннего света, сгладил и уравнял некоторые грубые черты; но и
в этом смягченном видет если всмотреться внимательнее, — сущность
дела осталась та же.
Дошел он до них грубо эмпирически, сопоставляя факты, но ничем их не осмысливая, потому что мысль его связана
в то же время самым упорным, фаталистическим понятием о судьбе, распоряжающейся человеческими
делами.
Далее
в ответ на сватовство Бородина, он говорит: «Я, значит, должон это
дело сделать с разумом, потому — мне придется за дочь богу отвечать».
В самом
деле — не очень-то веселая жизнь ожидала бы Авдотью Максимовну, если бы она вышла за благородного, хотя бы он и не был таким шалыганом, как Вихорев.
Она,
в самом
деле, воспитана так, что
в ней вовсе нет лица человеческого.
Так и комизм нашего «темного царства»:
дело само по себе просто забавно, но
в виду самодуров и жертв, во мраке ими задавленных, пропадает охота смеяться…
Авдотья Максимовна
в течение всей пьесы находится
в сильнейшей ажитации, бессмысленной и пустой, если хотите, но тем не менее возбуждающей
в нас не смех, а сострадание: бедная девушка
в самом
деле не виновата, что ее лишили всякой нравственной опоры внутри себя и воспитали только к тому, чтобы век ходить ей на привязи.
— «А как заставит, — что тогда?» — «Тогда, — идиотски отвечает она, — я уж, право, и не знаю, что мне делать с этим
делом… такая-то напасть на меня!» Вихорев, для которого все средства хороши, предлагает ей уехать с ним тихонько; она приходит
в ужас и восклицает: «Ах нет, нет, что вы это?
В самом
деле, — и «как ты смеешь?», и «я тебя растил и лелеял», и «ты дура», и «нет тебе моего благословения» — все это градом сыплется на бедную девушку и доводит ее до того, что даже
в ее слабой и покорной душе вдруг подымается кроткий протест, выражающийся невольным, бессознательным переломом прежнего чувства: отцовский приказ идти за Бородкина возбудил
в ней отвращение к нему.
Главное
дело в том, чтоб он был добросовестен и не искажал фактов жизни
в пользу своих воззрений: тогда истинный смысл фактов сам собою выкажется
в произведении, хотя, разумеется, и не с такою яркостью, как
в том случае, когда художнической работе помогает и сила отвлеченной мысли…
По натуре своей он добр и честен, его мысли и
дела направлены ко благу, оттого
в семье его мы не видим тех ужасов угнетения, какие встречаем
в других самодурных семействах, изображенных самим же Островским.
Одно
дело — ты будешь жить на виду, а не
в этакой глуши; а другое
дело — я так приказываю».
И ведь если бы еще
в самом
деле сила неодолимая, натура высшего разряда тяготела над этими несчастными!
Всякий, кто учился, служил, занимался частными комиссиями, вообще имел
дела с людьми, — натыкался, вероятно, не раз
в жизни на подобного самодура и может засвидетельствовать практическую справедливость наших слов.
Но если вы хотите служить и вести
дела честно не бойтесь вступать
в серьезный, решительный спор с самодурами.
Преследование самодурства во всех его видах, осмеиванье его
в последних его убежищах, даже там, где оно принимает личину благородства и великодушия, — вот, по нашему убеждению» настоящее
дело, на которой постоянно устремляется талант Островского, даже совершенно независимо от его временных воззрений и теоретических убеждений.
Разница только
в размерах, а сущность
дела та же самая
в словах Торцова.
Ими можно пользоваться
в известные минуты, как воспользовались Митя и Любовь Гордеевна: их
дело выиграно, хотя Гордей Карпыч, разумеется, и не надолго останется великодушным ж будет после каяться и попрекать их своим решением…
И
в самом
деле, — смешно посмотреть, что» с ним делают.