Неточные совпадения
Мы хотели тогда же говорить
о ней, но почувствовали, что нам необходимо пришлось бы при этом повторить многие из прежних наших соображений, и потому решились молчать
о «Грозе», предоставив читателям, которые поинтересовались нашим мнением, проверить на ней те общие замечания,
какие мы высказали об Островском еще за несколько месяцев до появления этой пьесы.
Во всяком случае, гораздо лучше, по нашему мнению, разобрать басню и сказать: «Вот
какая мораль в ней содержится, и эта мораль кажется нам хороша или дурна, и вот почему», — нежели решить с самого начала: в этой басне должна быть такая-то мораль (например, почтение к родителям), и вот
как должна она быть выражена (например, в виде птенца, ослушавшегося матери и выпавшего из гнезда); но эти условия не соблюдены, мораль не та (например, небрежность родителей
о детях) или высказана не так (например, в примере кукушки, оставляющей свои яйца в чужих гнездах), — значит, басня не годится.
Ведь моя рыжая борода — не преступление, и никто не может спросить у меня отчета,
как я смею иметь такой большой носу Значит, тут мне и думать не
о чем: нравится или нет моя фигура, это дело вкуса, и высказывать мнение
о ней я никому запретить не могу; а с другой стороны, меня и не убудет от того, что заметят мою неразговорчивость, ежели я действительно молчалив.
А
как скоро писатель понят надлежащим образом, мнение
о нем не замедлит составиться и справедливость будет ему отдана, без всяких разрешений со стороны почтенных составителей кодексов.
П — ий, разбирая «Грозу», решился последовать той же методе,
какой мы следовали в статьях
о «Темном царстве», и, изложивши сущность содержания пьесы, принялся за выводы.
Занавес открывается: Кудряш с Кулигиным говорят
о том,
какой ругатель Дикой, вслед за тем является и Дикой и еще за кулисами ругается…
Расскажите, анализируйте нам пьесу, покажите ее,
как она есть, и дайте нам ваше мнение
о ней на основании ее же самой, а не по каким-то устарелым соображениям, совсем не нужным и посторонним.
Вот с
какими мнениями столкнулся г. Павлов даже в почтенных представителях русской критики, не говоря уже
о тех, которые благомыслящими людьми обвиняются в презрении к науке и в отрицании всего высокого!
Скажите, что подумать
о человеке, который, при виде хорошенькой женщины, начинает вдруг резонировать, что у нее стан не таков,
как у Венеры Милосской, очертание рта не так хорошо,
как у Венеры Медицейской, взгляд не имеет того выражения,
какое находим мы у рафаэлевских мадонн, и т. д. и т. д.
Как вы, в самом деле, заставите меня верить, что в течение какого-нибудь получаса в одну комнату или в одно место на площади приходят один за другим десять человек, именно те, кого нужно, именно в то время,
как их тут нужно, встречают, кого им нужно, начинают ex abrupto разговор
о том, что нужно, уходят и делают, что нужно, потом опять являются, когда их нужно.
Так точно и исторические законы
о логическом развитии и необходимом возмездии — представляются в происшествиях частной жизни далеко не так ясно и полно,
как в истории народов.
У нас есть для суждения
о достоинстве авторов и произведений другие основания, держась которых мы надеемся не прийти ни к
каким нелепостям и не разойтись с здравым смыслом массы публики.
Но,
как мы уже сказали, естественные стремления человека и здравые, простые понятия
о вещах искажены и почти заглушены во многих.
Скажите, кому же иначе судить
о справедливости наших слов,
как не тому самому обществу,
о котором идет речь и к которому она обращается?
Некоторую надежду на благоприятный ответ подает нам, во-первых, то обстоятельство, что критики, противоположные нашему воззрению, не были особенно одобряемы публикой, и во-вторых, то, что сам автор оказывается согласным с нами, так
как в «Грозе» мы находим новое подтверждение многих из наших мыслей
о таланте Островского и
о значении его произведений.
Не говорим
о тех авторах, которые брали частные явления, временные, внешние требования общества и изображали их с большим или меньшим успехом,
как, например, требование правосудия, веротерпимости, здравой администрации, уничтожения откупов, отменения крепостного права и пр.
В финансовых реформах, во всех этих комиссиях и комитетах, рассуждавших
о банках,
о податях и пр., что видело общественное мнение, чего от них надеялось,
как не определения более правильной, отчетливой системы финансового управления и, следовательно, введения законности вместо всякого произвола?
Мало того, вы видите,
как эта материальная сторона во всех житейских отношениях господствует над отвлеченною и
как люди, лишенные материального обеспечения, мало ценят отвлеченные права и даже теряют ясное сознание
о них.
Изредка забежит к ним неопределенный слух, что Наполеон с двадесятью язык опять подымается или что антихрист народился; но и это они принимают более
как курьезную штуку, вроде вести
о том, что есть страны, где все люди с песьими головами; покачают головой, выразят удивление к чудесам природы и пойдут себе закусить…
От них только и узнают жители Калинова
о том, что на свете делается; иначе они думали бы, что весь свет таков же,
как и их Калинов, и что иначе жить, чем они, совершенно невозможно.
И в самом деле, прислушайтесь к разговорам купечества, мещанства, мелкого чиновничества в уездной глуши, — сколько удивительных сведений
о неверных и поганых царствах, сколько рассказов
о тех временах, когда людей жгли и мучили, когда разбойники города грабили, и т. п., — и
как мало сведений
о европейской жизни,
о лучшем устройстве быта.
Вы можете сообщить калиновским жителям некоторые географические знания; но не касайтесь того, что земля на трех китах стоит и что в Иерусалиме есть пуп земли, — этого они вам не уступят, хотя
о пупе земли имеют такое же ясное понятие,
как о Литве в «Грозе».
Они не хотят уступать (да никто покамест н не требует от них уступок), но съеживаются, сокращаются; прежде они хотели утвердить свою систему жизни навеки нерушимую и теперь тоже стараются проповедовать; но уж& надежда изменяет им, и они, в сущности, хлопочут только
о том,
как бы на их век стало…
Недаром Кабанова замечает
о Кулигине: «Вот времена-то пришли,
какие учители появились!
Она уже и сама как-то потеряла часть своего рыцарского жара; уже не с прежней энергией заботится она
о соблюдении старых обычаев, во многих случаях она уж махнула рукой, поникла пред невозможностью остановить поток и только с отчаянием смотрит,
как он затопляет мало-помалу пестрые цветники ее прихотливых суеверий.
Он сам объясняет свое положение, когда говорит
о том,
как ему тяжело деньги выдавать.
Благоговейные рассказы старых лакеев
о том,
как их вельможные бары травили мелких помещиков, надругались над чужими, женами и невинными девушками, секли на конюшне присланных к ним чиновников, и т. п., — рассказы военных историков
о величии какого-нибудь Наполеона, бесстрашно жертвовавшего сотнями тысяч людей для забавы своего гения, воспоминания галантных стариков
о каком-нибудь Дон-Жуане их времени, который «никому спуску не давал» и умел опозорить всякую девушку и перессорить всякое семейство, — все подобные рассказы доказывают, что еще и не очень далеко от нас это патриархальное время.
Если вы даете ее нам
как пьесу без особенных претензий, просто мелодраматический случай, вроде жестоких произведений Сю, — то мы ничего не говорим и останемся даже довольны: все-таки это лучше, нежели, например умильные представления г. Н. Львова и графа Соллогуба, поражающие вас полным искажением понятий
о долге и чести.
Так обыкновенно дюжинные и испорченные натуры судят
о натуре сильной и свежей: они, судя по себе, не понимают чувства, которое схоронилось в глубине души, и всякую сосредоточенность принимают за апатию; когда же наконец, не будучи в состоянии скрываться долее, внутренняя сила хлынет из души широким и быстрым потоком, — они удивляются и считают это каким-то фокусом, причудою, вроде того,
как им самим приходит иногда фантазия впасть в пафос или кутнуть.
Это именно люди, которые постоянно жалуются на свое стесненное положение, а между тем заражены гордою мыслью
о своих привилегиях и
о своем превосходстве над другими: «
Какой ни на есть, а все-таки я мужчина, — так каково мне терпеть-то».
Я буду мужа любить, Тиша, голубчик мой, ни на кого тебя не променяю!» Но усилие уже выше ее возможности; через минуту она чувствует, что ей не отделаться от возникшей любви: «Разве я хочу
о нем думать, — говорит она, — да что делать, коли из головы нейдет?» В этих простых словах очень ясно выражается,
как сила естественных стремлений неприметно для самой Катерины одерживает в ней победу над всеми внешними требованиями, предрассудками и искусственными комбинациями, в которых запутана жизнь ее.
Пожалеть
о неудачной попытке вырваться на волю и оставить свои мечты
о любви и счастье,
как уже покинула она радужные грезы
о чудных садах с райским пением.
При мысли
о могиле ей делается легче, — спокойствие
как будто проливается ей в душу.
И мысль
о горечи жизни,
какую надо будет терпеть, до того терзает Катерину, что повергает ее в какое-то полугорячечное состояние.
Нечего и говорить
о том, в
какой мере возможно для них такое перерождение…
Впрочем,
о значении материальной зависимости,
как главной основы всей силы самодуров в «темном царстве», мы пространно говорили в наших прежних статьях. Поэтому здесь только напоминаем об этом, чтобы указать решительную необходимость того фатального конца,
какой имеет Катерина в «Грозе», и, следовательно, решительную необходимость характера, который бы при данном положении готов был к такому концу.
Слова Тихона дают ключ к уразумению пьесы для тех, кто бы даже и не понял ее сущности ранее; они заставляют зрителя подумать уже не
о любовной интриге, а обо всей этой жизни, где живые завидуют умершим, да еще
каким — самоубийцам!