Рассуждая отвлеченно, нельзя не сознаться, что мысль о
вечном движении и вечной смене идей в обществе, — а следовательно, и о постоянной необходимости проповедников этих идей — вполне справедлива.
Не встречали они равнодушно утра; не могли тупо погрузиться в сумрак теплой, звездной, южной ночи. Их будило
вечное движение мысли, вечное раздражение души и потребность думать вдвоем, чувствовать, говорить!..
Но мысль по природе своей динамична, она есть
вечное движение духа, перед ней стоят вечно новые задачи, раскрываются вечно новые меры, она должна давать вечно творческие решения.
Они не могут привыкнуть к
вечному движению истины, не могут раз навсегда признать, что всякое положение отрицается в пользу высшего и что только в преемственной последовательности этих положений, борений и снятий проторгается живая истина, что это ее змеиные шкуры, из которых она выходит свободнее и свободнее.
Тихо взбегают волны на берег, усеянный толпой людей, созидающих каменную преграду их
вечному движению, взбегают и поют свою звучную ласковую песню о прошлом, о всем, что в течение веков видели они на берегах этой земли…
Неточные совпадения
По
движениям губ и рук их видно было, что они были заняты живым разговором; может быть, они тоже говорили о приезде нового генерал-губернатора и делали предположения насчет балов, какие он даст, и хлопотали о
вечных своих фестончиках и нашивочках.
А может быть, сон,
вечная тишина вялой жизни и отсутствие
движения и всяких действительных страхов, приключений и опасностей заставляли человека творить среди естественного мира другой, несбыточный, и в нем искать разгула и потехи праздному воображению или разгадки обыкновенных сцеплений обстоятельств и причин явления вне самого явления.
Она даже видела и то, что, несмотря на ее молодость, ей принадлежит первая и главная роль в этой симпатии, что от него можно было ожидать только глубокого впечатления, страстно-ленивой покорности,
вечной гармонии с каждым биением ее пульса, но никакого
движения воли, никакой активной мысли.
Пасифистская теория
вечного мира легко превращается в теорию
вечного покоя, счастливой бездвижности, ибо последовательно должно отрицать не только боль, связанную с
движением войны, но и боль, связанную со всяким
движением, со всяким зачинающим историческим творчеством.
Но эту болезненность, эту жестокость начала всякого
движения должен принять всякий, кто не хочет
вечного застоя и покоя, кто ищет развития и новой жизни.