Неточные совпадения
— Так вы догадались, — сказал Дюрок, садясь,
как сели мы все. — Я — Джон Дюрок, могу считать
себя действительным другом человека, которого назовем сразу: Ганувер. Со мной мальчик… то есть просто один хороший Санди, которому я
доверяю.
Я думал также:
как просто,
как великодушно по отношению ко мне было бы Попу, — еще днем, когда мы ели и пили, — сказать: «Санди, вот
какое у нас дело…» — и ясным языком дружеского доверия посвятить меня в рыцари запутанных тайн. Осторожность, недолгое знакомство и все прочее, что могло Попу мешать, я отбрасывал, даже не трудясь думать об этом, — так я
доверял сам
себе.
Неточные совпадения
— Она вам
доверяет, стало быть, вы можете объяснить ей,
как дико противиться счастью. Ведь она не найдет его там, у
себя… Вы посоветовали бы ей не мучать
себя и другого и постарались бы поколебать эту бабушкину мораль… Притом я предлагаю ей…
Но пока им не растолковано и особенно не доказано, что им хотят добра, а не зла, они боятся перемен, хотя и желают, не
доверяют чужим и ведут
себя,
как дети.
И почему бы, например, вам, чтоб избавить
себя от стольких мук, почти целого месяца, не пойти и не отдать эти полторы тысячи той особе, которая вам их
доверила, и, уже объяснившись с нею, почему бы вам, ввиду вашего тогдашнего положения, столь ужасного,
как вы его рисуете, не испробовать комбинацию, столь естественно представляющуюся уму, то есть после благородного признания ей в ваших ошибках, почему бы вам у ней же и не попросить потребную на ваши расходы сумму, в которой она, при великодушном сердце своем и видя ваше расстройство, уж конечно бы вам не отказала, особенно если бы под документ, или, наконец, хотя бы под такое же обеспечение, которое вы предлагали купцу Самсонову и госпоже Хохлаковой?
Разве он унес с
собой в могилу какое-нибудь воспоминание, которого никому не
доверил, или это было просто следствие встречи двух вещей до того противоположных,
как восемнадцатый век и русская жизнь, при посредстве третьей, ужасно способствующей капризному развитию, — помещичьей праздности.
Все помещики, не только своего уезда, но и соседних, знали его
как затейливого борзописца и
доверяли ему ходатайство по делам, так что квартира его представляла
собой нечто вроде канцелярии, в которой, под его эгидою, работало двое писцов.