Неточные совпадения
Заведя меня
в угол, где, казалось, некуда уже идти дальше, Том открыл
дверь, и я увидел множество людей вокруг очагов и плит; пар и жар, хохот и суматоха, грохот и крики, звон посуды и плеск воды; здесь были мужчины, подростки, женщины, и я как будто попал на шумную площадь.
— Пойдем-ка, — сказал он, заметно весело вытирая рот. На этот раз идти было недалеко; мы пересекли угол кухни и через две
двери поднялись
в белый коридор, где
в широком помещении без
дверей стояло несколько коек и простых столов.
Он открыл
дверь в глубокой каменной нише, и мы очутились среди пространств, сошедших, казалось, из стран великолепия воедино, — среди пересечения линий света и глубины, восставших из неожиданности.
Иногда я замечал огромный венок мраморного камина, воздушную даль картины или драгоценную мебель
в тени китайских чудовищ. Видя все, я не улавливал почти ничего. Я не помнил, как мы поворачивали, где шли. Взглянув под ноги, я увидел мраморную резьбу лент и цветов. Наконец Паркер остановился, расправил плечи и, подав грудь вперед, ввел меня за пределы огромной
двери. Он сказал...
Мы перешли электрический луч, падавший сквозь высокую
дверь на ковер неосвещенной залы, и, пройдя далее коридором, попали
в библиотеку.
«Творится невероятное», — подумал я, идя за ним
в коридор, примыкавший к библиотеке, где были две
двери.
— Здесь помещаюсь я, — сказал Поп, указывая одну
дверь и, открыв другую, прибавил: — А вот ваша комната. Не робейте, Санди, мы все люди серьезные и никогда не шутим
в делах, — сказал он, видя, что я, смущенный, отстал. — Вы ожидаете, может быть, что я введу вас
в позолоченные чертоги (а я как раз так и думал)? Далеко нет. Хотя жить вам будет здесь хорошо.
Он толкнул
дверь вправо, где
в более узком пространстве находилась кровать и другие предметы роскошной жизни.
Я обошел все помещение, снова заглянул
в спальню, несколько раз подходил к
двери и прислушивался, не идет ли кто-нибудь с новым смятением моей душе.
Я готов был скрыться
в ореховую скорлупу, и мысль о шкапе, очень большом, с глухой
дверью без стекол была при таком положении совершенно разумной.
Как мог осторожно и быстро, я совсем прикрыл щели
двери и прижался
в угол.
Коридор был
в ширину с полметра да еще, пожалуй, и дюйма четыре сверх того;
в вышину же достигал четырех метров; таким образом, он представлялся длинной, как тротуар, скважиной,
в дальний конец которой было так же странно и узко смотреть, как
в глубокий колодец. По разным местам этого коридора, слева и справа, виднелись темные вертикальные черты —
двери или сторонние проходы, стынущие
в немом свете. Далекий конец звал, и я бросился навстречу скрытым чудодейственным таинствам.
Я прошел до первой вертикальной черты слева, принимая ее за
дверь, но вблизи увидел, что это узкая арка, от которой
в темный, неведомой глубины низ сходит узкая витая лестница с сквозными чугунными ступенями и медными перилами.
Одна из ниш имела не железные, а каменные ступени, числом пять; они вели к глухой, плотно закрытой
двери, однако когда я ее толкнул, она подалась, впустив меня
в тьму.
Ничем не задерживаясь, я достиг загораживающей проход створчатой
двери не совсем обычного вида; она была почти квадратных размеров, а половины ее раздвигались, уходя
в стены.
Хлопанье
дверей, топот бегущих ног, крики: «где? кто? эй! сюда!» — представились мне так отчетливо
в окружающей меня совершенной тишине, что я сел на диванчик и закурил.
— Теперь, — сказал Ганувер, — ни слова об этом. Все
в себе. Итак, я обещал вам показать зерно, из которого вышел. Отлично. Я — Аладдин, а эта стена — ну, что вы думаете, — что это за стена? — Он как будто развеселился, стал улыбаться. — Видите ли вы здесь
дверь?
Когда мы спустились по последним ступеням, Дюрок взял от Попа длинный ключ и вставил его
в замок узорной железной
двери; она открылась на полутемный канал с каменным сводом.
Мы прошли
в небольшой коридор и стукнули
в дверь налево.
— А
в таком случае не проще ли вам выйти вон и прихлопнуть
дверь за собой! — проговорил Варрен, начиная тяжело дышать.
В то же время он подступил ближе к Дюроку, бегая взглядом по его фигуре. — Что это за маскарад? Вы думаете, я не различу кочегара или матроса от спесивого идиота, как вы? Зачем вы пришли? Что вам надо от Молли?
Он сказал последние слова так громко, что они были бы слышны через полураскрытую
в следующую комнату
дверь, — если бы там был кто-нибудь. На лбу Варрена появился рисунок жил.
Девочка исчезла, не обратив больше на нас никакого внимания,
в другую
дверь и с треском захлопнула ее.
За скрывшей эту особу
дверью послышалось падение стула или похожего на стул, звон, какой слышен при битье посуды, яростное «черт побери эти крючки», и, после некоторого резкого громыхания, внезапно вошла очень стройная девушка, с встревоженным улыбающимся лицом, обильной прической и блистающими заботой, нетерпеливыми, ясными черными глазами, одетая
в тонкое шелковое платье прекрасного сиреневого оттенка, туфли и бледно-зеленые чулки.
Едва он сказал, по
двери ударили кулаком, — я, бывший к ней ближе других, открыл и увидел молодого человека небольшого роста,
в щегольском летнем костюме.
— Если сцена, — сказал он, входя, — то надо закрывать
дверь. Кое-что я слышал. Мамаша Арколь, будьте добры дать немного толченого перцу для рагу. Рагу должно быть с перцем. Будь у меня две руки, — продолжал он
в том же спокойном деловом темпе, — я не посмотрел бы на тебя, Лемарен, и вбил бы тебе этот перец
в рот. Разве так обращаются с девушкой?
Он прикрыл
дверь.
В коридоре шептались, затем, быстро прозвучав, шаги утихли за домом.
— Ах, и ты тоже Санди? Ну, милочка, какой же ты хороший, ревунок мой. Послужи, послужи девушке! Ступайте с ней. Ступай, Молли. Он твоего роста. Ты дашь ему юбку и — ну, скажем, платьишко, чтобы закутать то место, где лет через десять вырастет борода. Юбку дашь приметную, такую,
в какой тебя видали и помнят. Поняла? Ступай, скройся и переряди человека, который сам сказал, что его зовут Санди. Ему будет
дверь, тебе окно. Все!
После того все пошло как по маслу, меня быстро вытолкнули к обществу мужчин, от которого я временно отказался. Наступило глубокое, унизительное молчание. Я не смел поднять глаз и направился к
двери, слегка путаясь
в юбке; я так и ушел бы, но Эстамп окликнул меня...
Я помнил и провел его
в коридор, второй
дверью налево. Здесь, к моему восхищению, повторилось то же, что у Дюрока: потянув шнур, висевший у стены, сбоку стола, мы увидели, как откинулась
в простенке меж окон металлическая доска и с отверстием поравнялась никелевая плоскость, на которой были вино, посуда и завтрак. Он состоял из мясных блюд, фруктов и кофе. Для храбрости я выпил полный стакан вина и, отделавшись таким образом от стеснения, стал есть, будучи почти пьян.
Дверь в стеклянный коридор была полуоткрыта, и
в этой части здания вообще почти никогда никто не бывает, так что я появился незамеченным.
Казалось, волнениям этого дня не будет конца. Едва я, закрепляя свои слова, стукнул кулаком по столу, как
в дверь постучали и вошедший слуга объявил, что меня требует Ганувер.
Я был доволен его сообщением, начиная уставать от подслушивания, и кивнул так усердно, что подбородком стукнулся
в грудь. Тем временем Ганувер остановился у
двери, сказав: «Поп!» Юноша поспешил с ключом открыть помещение. Здесь я увидел странную, как сон, вещь. Она произвела на меня, но, кажется, и на всех, неизгладимое впечатление: мы были перед человеком-автоматом, игрушкой
в триста тысяч ценой, умеющей говорить.
Когда общество тронулось, я,
в совершенном безразличии, пошел было за ним, но, когда его скрыла следующая
дверь, я, готовый упасть на пол и заснуть, бросился к дивану, стоявшему у стены широкого прохода, и сел на него
в совершенном изнеможении.
Тогда я приходил
в еще большее возбуждение, совершая круги через все
двери и повороты, где мог свободно идти.
Но благодаря зеркалам казалось, что здесь еще много других
дверей;
в их чистой пустоте отражалась вся эта зала с наполняющими ее людьми, и я, лишь всмотревшись, стал отличать настоящие проходы от зеркальных феерий.
Кроме того, я никого не видел из них и
в то время, как стал думать об этом еще раз, вдруг увидел входящего из боковых
дверей Ганувера.
Еще
в дверях, повернув голову, он сказал что-то шедшему с ним Дюроку и немедленно после того стал говорить с Дигэ, руку которой нес
в сгибе локтя.
Окон не было, других
дверей тоже не было;
в нишах стояли статуи.
Леон Дегуст! Ваш гений воплотил мой лихорадочный бред
в строгую и прекрасную конструкцию того здания, где мы сидим. Я встаю приветствовать вас и поднимаю этот бокал за минуту гневного фырканья, с которым вы первоначально выслушали меня, и высмеяли, и багровели четверть часа; наконец, сказали: «Честное слово, об этом стоит подумать. Но только я припишу на доске у
двери: архитектор Дегуст, временно помешавшись, просит здравые умы не беспокоить его месяца три».
Эта комната или маленькая зала, с белым матовым светом одной люстры, — настоящего жемчужного убора из прозрачных шаров, свесившихся опрокинутым конусом, — совершенно остановила мое внимание; я засмотрелся
в ее прекрасный уют, и, обернувшись наконец взглянуть, нет ли еще чего сзади меня, увидел, что Дюрок встал, протянув руку к
дверям, где на черте входа остановилась девушка
в белом и гибком, как она сама, платье, с разгоревшимся, нервно спокойным лицом, храбро устремив взгляд прямо вперед.
Двое мужчин и женщина, плечи которой казались сзади
в этот момент пригнутыми резким ударом, обменялись вполголоса немногими словами и, не взглянув ни на кого, поспешно ушли. Они больше не казались живыми существами. Они были убиты на моих глазах выстрелом из чековой книжки. Через
дверь самое далекое зеркало повторило движения удаляющихся фигур, и я, бросившись на стул, неудержимо заплакал, как от смертельной обиды, среди волнения потрясенной толпы, спешившей разойтись.
Он постучал
в замкнутую высокую
дверь, и, когда собирался снова стучать, Эстамп открыл изнутри, немедленно отойдя и договаривая
в сторону постели прерванную нашим появлением фразу — «…поэтому вы должны спать. Есть предел впечатлениям и усилиям. Вот пришел Санди».
Вот, — а это было
в проходе между двух зал, — наперерез
двери прошла та авантюристка с Ганувером и Галуэем.
— Вас просят, — сказал он, и я поднялся
в бельэтаж с замиранием сердца.
Дверь открылась, — навстречу мне встал Дюрок. Он был такой же, как пять лет назад, лишь посеребрились виски. Для встречи у меня была приготовлена фраза: «Вы видите перед собой фигуру из мрака прошлого и, верно, с трудом узнаете меня, так я изменился с тех пор», — но, сбившись, я сказал только: «Не ожидали, что я приду?»
В это время раздался легкий стук,
дверь слегка приоткрылась и женский голос стал выговаривать рассудительным нежным речитативом: «Настой-чи-во про-ся впус-тить, нель-зя ли вас преду-пре-дить, что э-то я, ду-ша мо-я…»
— При-шла оч-ко-вая змея, — докончил голос,
дверь раскрылась, и вбежала молодая женщина,
в которой я тотчас узнал Молли. Она была
в костюме пепельного цвета и голубой шляпе. При виде меня ее смеющееся лицо внезапно остыло, вытянулось и снова вспыхнуло.