Неточные совпадения
Эти бесцельные для факта соображения отметят, может
быть, слегка то неспокойное состояние, с каким начал я
разговор.
Раздумывая, я
был теперь крайне недоволен собой за то, что оборвал
разговор с гостиницей.
Это
было похоже на
разговор за стеной, когда слова неразборчивы.
Смысл
разговора можно
было понять по интонациям, как упреки и оправдания.
Шагая в ногу, как солдаты, мы обогнули в молчании несколько углов и вышли на площадь. Филатр пригласил зайти в кафе. Это
было так странно для моего состояния, что я согласился. Мы заняли стол у эстрады и потребовали вина. На эстраде сменялись певицы и танцовщицы. Филатр стал снова развивать тему о трещине на стекле, затем перешел к случаю с натуралистом Вайторном, который, сидя в саду, услышал
разговор пчел. Я слушал довольно внимательно.
Он умолк и ничем не выразил желания продолжать
разговор. Я обдумывал, что сказать, как на палубе раздались шаги и возглас: «Ха-ха!» — сопровождаемый, должно
быть, пьяным жестом.
Услышав шаги, я встал и, не желая затягивать
разговора, спросил Геза по его возвращении —
будет ли он против, если Браун даст мне согласие плыть на «Бегущей» в отдельной каюте и за приличную плату?
Ряд никогда не испытанных состояний, из которых я не выбрал бы ни одного, отмечался в мыслях моих редкими сочетаниями слов, подобных
разговору во сне, и
был не властен прогнать их.
Вывеска конторы «Арматор и Груз»
была отсюда через три дома. Я вошел в прохладное помещение с опущенными на солнечной стороне занавесями, где, среди деловых столов, перестрелки пишущих машин и сдержанных
разговоров служащих, ко мне вышел угрюмый человек в золотых очках.
Так как я разговаривал с ним первый раз в жизни, а он меня совершенно не знал, — не
было опасений, что наш
разговор выйдет из делового тона в сомнительный, сочувствующий тон, почти неизбежный, если дело касается лечебной морской прогулки.
Я ответил, что
разговор был и что капитан Гез не согласился взять меня пассажиром на борт «Бегущей по волнам». Я прибавил, что говорю с ним, Брауном, единственно по указанию Геза о принадлежности корабля ему. Это положение дела я представил без всех его странностей, как обычный случай или естественную помеху.
Я
был тронут. По молчаливому взаимному соглашению мы больше не говорили о впечатлении случая с «Бегущей по волнам», как бы опасаясь повредить его странно наметившееся хрупкое очертание.
Разговор был о Гезе. После его свидания с Брауном Филатр говорил с ним в телефон, получив более полную характеристику капитана.
Вскоре
разговор перешел к интригам, которые велись в госпитале против него, и обещаниям моим написать Филатру о том, что
будет со мной, но в этих обыкновенных речах неотступно присутствовали слова «Бегущая по волнам», хотя мы и не произносили их.
Наш внутренний
разговор был другой.
На мою хитрость, цель которой
была заставить Синкрайта разговориться, штурман ответил уклончиво, так что, оставив эту тему, я занялся книгами. За моим плечом Синкрайт восклицал: «Смотрите, совсем новая книга, и уже листы разрезаны!» — или: «Впору университету такая библиотека». Вместе с тем завел он
разговор обо мне, но я, сообразив, что люди этого сорта каждое излишне сказанное слово обращают для своих целей, ограничился внешним положением дела, пожаловавшись, для разнообразия, на переутомление.
Его
разговор с помощниками показал мне, что новая, наспех нанятая команда — лишь наполовину кое-что стоящие матросы; остальные
были просто портовый сброд, требующий неусыпного надзора.
Единственным человеком, которого, без особого морального насилия над собой, я мог бы вовлечь в интересующий меня
разговор,
был Бутлер. Куря, я стал ожидать его появления. У меня
было предчувствие, что Бутлер придет.
Это
был надушенный и осмелевший Синкрайт, в первом заряде разгульного настроения. Когда дверь открылась, из салона, сквозь громкий
разговор, послышалось треньканье гитар.
Все трое говорили за дверью промеж себя, и я время от времени слышал отчетливые ругательства.
Разговор перешел в подозрительный шепот; потом кто-то из них выразил удивление коротким восклицанием и ушел наверх довольно поспешно. Мне показалось, что это Синкрайт. В то же время я приготовил револьвер, так как следовало ожидать продолжения. Хотя нельзя
было допустить избиения женщины — безотносительно к ее репутации, — в чувствах моих образовалась скверная муть, подобная оскомине.
Ветер дул в спину. По моему расчету, через два часа должен
был наступить рассвет. Взглянув на свои часы с светящимся циферблатом, я увидел именно без пяти минут четыре. Ровное волнение не представляло опасности. Я надеялся, что приключение окончится все же благополучно, так как из
разговоров на «Бегущей» можно
было понять, что эта часть океана между Гарибой и полуостровом весьма судоходна. Но больше всего меня занимал теперь вопрос, кто и почему сел со мной в эту дикую ночь?
Тоббоган вошел со мной; затем он открыл дверь и исчез, надо
быть, по своим делам, так как послышался где-то вблизи его
разговор с Дэзи.
— Вот это весь
разговор, — сказала она, покорно возвращаясь на свой канат. В ее глазах блестели слезы смущения, на которое она досадовала сама. — Спрячьте деньги, чтобы я их больше не видела. Ну зачем это
было подстроено? Вы мне испортили весь день. Прежде всего, как я могла объяснить Тоббогану? Он даже не поверил бы. Я побилась с ним и доказала, что деньги следует возвратить.
— Тогда все хорошо, и я пойду. Но
есть еще
разговор…
Постепенно собрались опять все, но ужин
был кончен, и
разговор начался о пароходе, в котором Проктор узнал «Лео».
Разговор был прерван появлением матроса, пришедшего за огнем для трубки. «Скоро ваш отдых», — сказал он мне и стал копаться в углях. Я вышел, заметив, как пристально смотрела на меня девушка, когда я уходил. Что это
было? Отчего так занимала ее история, одна половина которой лежала в тени дня, а другая — в свете ночи?
— Совсем не то, — перебил Бавс, — вернее,
разговор был такой: «С вами говорит Фрези Грант; не пугайтесь и делайте, что скажу».
Его перебило возвращение всей застольной группы, занявшей свои места с гневом и смехом. Дальнейший
разговор был так нервен и непоследователен — причем часть обращалась ко мне, поясняя происходящее; другая вставляла различные замечания, спорила и перебивала, — что я бессилен восстановить ход беседы. Я
пил с ними, слушая то одного, то другого, пока мне не стало ясным положение дела.
Таков
был наш
разговор, внимать которому приходилось с тем большим напряжением, что его течение часто нарушалось указанными выше вещественными и невещественными порывами.
Он
напевал, бурчал, барабанил пальцами, возился шумно на стуле, иногда врывался в
разговор, не давая никому говорить, но так же внезапно умолкал, начиная, раскрыв рот, рассматривать лбы и брови говорунов.
— Мы вместе с Гарвеем войдем к Гезу, — сказал Ботвель, — и
будем при
разговоре.
— Я склонен вам верить; но не
будем теперь говорить об этом. Мне нужен Гез.
Будьте добры указать, где его комната, и уйдите, потому что мне предстоит очень серьезный
разговор.
— Да, я
был там, — сказал я, уже готовясь рассказать ей о своем поступке, но испытал такое же мозговое отвращение к бесцельным словам, какое
было в Лиссе, при
разговоре со служащим гостиницы «Дувр», тем более что я поставил бы и Биче в необходимость затянуть конченый
разговор. Следовало сохранить внешность недоразумения, зашедшего дальше, чем полагали.
Неточные совпадения
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его более омерзительным, надели на него сарафан (так как в числе последователей Козырева учения
было много женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.
Все это
были, однако ж, одни faз́ons de parler, [
Разговоры (франц.).] и, в сущности, виконт готов
был стать на сторону какого угодно убеждения или догмата, если имел в виду, что за это ему перепадет лишний четвертак.
Еще отец, нарочно громко заговоривший с Вронским, не кончил своего
разговора, как она
была уже вполне готова смотреть на Вронского, говорить с ним, если нужно, точно так же, как она говорила с княгиней Марьей Борисовной, и, главное, так, чтобы всё до последней интонации и улыбки
было одобрено мужем, которого невидимое присутствие она как будто чувствовала над собой в эту минуту.
— Что? о вчерашнем
разговоре? — сказал Левин, блаженно щурясь и отдуваясь после оконченного обеда и решительно не в силах вспомнить, какой это
был вчерашний
разговор.
Левин не отвечал. Сказанное ими в
разговоре слово о том, что он действует справедливо только в отрицательном смысле, занимало его. «Неужели только отрицательно можно
быть справедливым?» спрашивал он себя.