Неточные совпадения
Когда опасность прошла, доктор Филатр, дружески развлекавший меня все последнее время
перед тем, как я покинул палату, позаботился приискать мне квартиру и даже нашел женщину для услуг. Я был очень признателен ему, тем более что окна этой квартиры выходили на море.
— Дорогой Гарвей, мне кажется, что я невольно удерживаю вас в нашем городе. Вы могли бы уехать, когда поправитесь, без всякого стеснения из-за того, что я нанял для вас квартиру. Все же,
перед тем как путешествовать дальше, вам необходим некоторый уют — остановка внутри себя.
Накануне дня, с которого началось многое, ради чего сел я написать эти страницы, моя утренняя прогулка по набережным несколько затянулась, потому что, внезапно проголодавшись, я сел у обыкновенной харчевни,
перед ее дверью, на террасе, обвитой растениями типа плюща с белыми и голубыми цветами. Я ел жареного мерлана [Мерлан — рыба из семейства тресковых.], запивая кушанье легким красным вином.
Коротким движением тихо протянутой руки, указывающей, как поступить, чемоданы были водружены прямо на мостовой, поодаль от парохода, и она села на них, смотря
перед собой разумно и спокойно, как человек, вполне уверенный, что совершающееся должно совершаться и впредь согласно ее желанию, но без какого бы то ни было утомительного с ее стороны участия.
— В самом деле, — сказал Филатр, — фраза, которую услышал Гарвей, может быть объяснена только глубоко затаенным ходом наших психических часов, где не видно ни стрелок, ни колесец. Что было сказано
перед тем, как вы услышали голос?
Я не повторил окрика. В этот момент я не чувствовал запрета, обычного, хотя и незримого,
перед самовольным входом в чужое владение. Видя, что часовой неподвижен, я ступил на трап и очутился на палубе.
— Что вы здесь делаете? — строго спросил он, медленно произнося эти слова и как бы рассматривая их
перед собой. — Как вы попали на палубу?
Предупреждая его невысказанное подозрение, что я мог видеть «Бегущую по волнам» раньше, чем пришел вчера к Стерсу, я сказал о том отрицательно и
передал разговор с Гезом.
Поэтому я попрошу вас
передать Брауну письмо, которое сейчас напишу.
— Браун не ездит с вами? — спросил я. — Или он временно
передал корабль Гезу?
Перед ним стоял большой графин с водкой, которую он пил методически, медленно и уверенно, пока не осушил весь графин.
Наверху раздался крик, но не крик драки, а крик делового замешательства, какие часто бывают на корабле. Бутлер отправился узнать, в чем дело; за ним вскоре вышел Синкрайт. Капитан, стоя, курил, и я воспользовался уходом помощников, чтобы
передать ему деньги. Он взял ассигнации особым надменным жестом, очень тщательно пересчитал и подчеркнуто поклонился. В его глазах появился значительный и веселый блеск.
Он мог
передать этот разговор капитану, вызвав тем новые осложнения.
—
Передайте капитану мою искреннюю благодарность, — ответил я с досадой, — но скажите также, что я отказываюсь.
— Тоббоган просил вам
передать, — сказала Дэзи, тотчас же вперяя в меня одинокий голубой глаз, — что он постоит на вахте сколько нужно, если вам некогда. — Затем она просияла и улыбнулась.
Уже восемнадцать фунтов лежало
перед ним, и я соразмерял обстоятельства, чтобы устроить ровно двадцать.
Я был чрезвычайно смущен, хотя скрывал это, и ушел под предлогом выбора для Дэзи книги. Разыскав два романа, я
передал их матросу с просьбой отнести девушке.
Я мало думал и скоро забыл об этом; как стемнело, все сели ужинать, по случаю духоты наверху,
перед кухней.
Передайте моему жениху, что он меня более не увидит.
Перед прибытием в Гель-Гью я сидел с матросами и узнал от них, что никто из моих спасителей ранее в этом городе не был.
Я видел карнавал в Риме и Ницце, но карнавал поблизости тропиков,
перед лицом океана, интересовал и меня.
Были угрозы; их слышали и
передавали по городу.
— Постойте, я
передаю поручение.
— Я слушаю, слушаю, — сказала она; затем — очень серьезно: — Я поняла, что
передали вы обо мне, я представляю это.
В Лиссе, куда указывали мои справки, я разминулась с Гезом всего на один день; не зная, зайдет он в Лисс или отправится прямо в Гель-Гью, я приехала сюда в поезде, так как все равно он здесь должен быть, это мне верно
передали.
Он вытащил предмет, который тайно отобрал от меня и
передал его комиссару, отвинтив гайку.
В экипаже я сидел рядом с Биче, имея
перед собой Ботвеля, который, по многим приметам, был для Биче добрым приятелем, как это случается между молодыми людьми разного пола, связанными родством, обоюдной симпатией и похожими вкусами.
Перед сердцем стоял человек ученого вида, рассматривая его в огромную лупу, и что-то говорил барышне, которая проворно стучала клавишами пишущей машины.
Очень быстро образовалась толпа; часть людей, намереваясь помочь, кинулась к лошадям; другая, размахивая кулаками
перед лицом возницы, требовала убраться прочь.
В дальнем конце просвета сооружения оторвалась черная тень, с шумом махнула вниз и, взвившись
перед самым моим лицом, повернулась.
Когда я оделся и освежил голову потоками ледяной воды, слуга доложил, что меня внизу ожидает дама. Он также
передал карточку, на которой я прочел: «Густав Бреннер, корреспондент „Рифа“». Догадываясь, что могу увидеть Биче Сениэль, я поспешно сошел вниз. Довольно мне было увидеть вуаль, чтобы нравственная и нервная ломота, благодаря которой я проснулся с неопределенной тревогой, исчезла, сменясь мгновенно чувством такой сильной радости, что я подошел к Биче с искренним, невольным возгласом...
Извиняясь
перед девушкой, которая отошла к двери и стала смотреть в сад, я спросил Бреннера, чем могу быть ему полезен.
— Биче, — сказал я, ничуть не обманываясь блеском ее глаз, но говоря только слова, так как ничем не мог
передать ей самого себя, — Биче, все открыто для всех.
— Ах, — шепотом сказал он, — едва ли доктор может… Я даже не знаю, где он. Они бродят по всему дому — он и его жена. Тут у нас такое произошло! Только что,
перед вашим приходом…
И я был рад также, что Биче не поступилась ничем в ясном саду своего душевного мира, дав моему воспоминанию искреннее восхищение, какое можно сравнить с восхищением мужеством врага, сказавшего опасную правду
перед лицом смерти.
В один из своих приездов в Леге я остановился
перед лавкой, на окне которой была выставлена модель парусного судна — большое, правильно оснащенное изделие, изображавшее каравеллу [Каравелла — в Средние века — трех — или четырех мачтовое судно со сложной системой парусов.] времен Васко да Гама.
— Дэзи, милая Дэзи, — сказал я, — я счастлив вас видеть! Я очень виноват
перед вами! Вы здесь одна? Ну, здравствуйте!
— Вы думаете, что я дурочка? — поставила она вопрос прямо. — Если судья здесь и так вежлив, что послал вас рассказывать о себе таинственные истории, то будьте добры ему
передать, что мы — тоже, может быть, — здесь!
Стемнело; сад скрылся и стоял там, в темном одиночестве, так близко от нас. Мы сидели
перед домом, когда свет окна озарил Дика, нашего мажордома, человека на все руки. За ним шел, всматриваясь и улыбаясь, высокий человек в дорожном костюме. Его загоревшее, неясно знакомое лицо попало в свет, и он сказал...
Осторожность удерживала меня
передать лишь нам с вами известные факты того вечера, когда была игра в карты у Стерса, и некоторые другие обстоятельства, иного порядка, чем те, о каких принято говорить в случайных знакомствах.
«Нет, жизнь, — ответила молодая женщина, взглядывая на Каваза с доверием и улыбкой. — В те дни жизнь поставила меня
перед запертой дверью, от которой я не имела ключа, чтобы с его помощью убедиться, не есть ли это имитация двери. Я не стучусь в наглухо закрытую дверь. Тотчас же обнаружилась невозможность поддерживать отношения. Не понимаю — значит, не существует!»