— Потом поговорим, — сказал Ботвель и, как лодка остановилась у ступеней каменного схода набережной, прибавил: — Чертовски
неприятная история — все это вместе взятое. Но Биче неумолима. Я вас хорошо знаю, Биче!
Опасаясь, чтоб не вышло каких-нибудь
неприятных историй, сходных с историей Параши, а главное, опасаясь, что мать будет бранить меня, я не все рассказывал ей, оправдывая себя тем, что она сама позволила мне не сказывать тетушке Татьяне Степановне о моем посещении ее заповедного амбара.
Однако, чтобы положить конец глупым сплетням и выгородить Людмилу из
неприятной истории, все Рутиловы и многочисленные их друзья, родственники и свойственники усердно действовали против Передонова и доказывали, что все эти рассказы — фантазия безумного человека. Дикие поступки Передонова заставляли многих верить таким объяснениям.
Услышав о приезде Бешметевых и о случившейся с ними
неприятной истории и затем узнав, что деревенские дамы не хотят этой новой соседке заплатить даже визита, она начала с того, что во всеуслышание объявила нижеследующее свое решение: «Дама эта поступила дурно, но они не должны ее судить строго, потому что это может случиться со всякой, и потому она Бешметеву примет, сама к ней поедет; а как бы это ни показалось другим, для нее все равно».
Неточные совпадения
Вспоминаю об этой
истории с
неприятным чувством.
Тут бы ему отдохнуть и упрочить, не спеша, свое благосостояние; он на это и рассчитывал, да немножко неосторожно повел дело: он придумал было новое средство пустить в оборот казенные деньги, — средство оказалось отличное, но он не вовремя поскупился: на него донесли; вышла более чем
неприятная, вышла скверная
история.
Но
неприятнее всего было для Ромашова то, что он, как и все в полку, знал закулисные
истории каждого бала, каждого платья, чуть ли не каждой кокетливой фразы; он знал, как за ними скрывались: жалкая бедность, усилия, ухищрения, сплетни, взаимная ненависть, бессильная провинциальная игра в светскость и, наконец, скучные, пошлые связи…
Если бы самая мысль об этом пришла мне вчера, она вызвала бы во мне сильнейшее негодование, и могла бы вспыхнуть
история, очень
неприятная и для него, и для меня.
Все почувствовали, что эта
история, уже по одной своей скандалезности, может получить
неприятную огласку, пойдет, пожалуй, еще в дальние страны, и — чего-чего не было переговорено и пересказано.