Она, приговаривая что-то про себя, разгладила его
спутанные седые волосы, поцеловала в усы, и, заткнув мохнатые отцовские уши своими маленькими тоненькими пальцами, сказала: «Ну вот, теперь ты не слышишь, что я тебя люблю».
Тишина, только тишина и безлюдье — вот что нужно было ему для того, чтобы все самые слабые и
спутанные голоса внутреннего мира зазвучали понятно.