Неточные совпадения
С этого места открывалось пространство, которому, казалось,
конца не было: деревни, находившиеся верстах в двадцати за Окою, виднелись как на ладони; за ними синели сосновые леса, кой-где перерезанные снежными, блистающими линиями.
Ванюша между тем, обмытый и обласканный матерью, успел уже забыть свое горе, и вскоре звонкий, веселый голосок его смешался со стуком вальков, которому, в свою очередь,
с другого
конца площадки отвечало постукиванье четырех молотков, приводивших к
концу законопачиванье лодки.
С вечера забирает он «верши» [Род продолговатых корзин, сплетенных из хвороста; один
конец верши сведен конусом, другой открыт для входа рыбы, которая уже не может вернуться назад, задерживаемая другим плетенным из хвороста конусом, острие которого обращено внутрь.
Достигнув того места на
конце площадки, куда обыкновенно причаливались лодки, Ваня увидел, что челнока не было. Никто не мог завладеть им, кроме Гришки. Глеб пошел в Сосновку, лежавшую, как известно, на этой стороне реки. На берегу находилась одна только большая четырехвесельная лодка, которою не мог управлять один человек. Ваня недолго раздумывал. Снять
с себя одежду, привязать ее на голову поясом — было делом секунды; он перекрестился и бросился в воду.
«Женится — слюбится (продолжал раздумывать старый рыбак). Давно бы и дело сладили, кабы не стройка, не новая изба… Надо, видно, дело теперь порешить. На Святой же возьму его да схожу к Кондратию: просватаем, а там и делу
конец! Авось будет тогда повеселее. Через эвто, думаю я, более и скучает он, что один, без жены, живет: таких парней видал я не раз! Сохнут да сохнут, а женил, так и беда прошла. А все вот так-то задумываться не
с чего… Шут его знает! Худеет, да и полно!.. Ума не приложу…»
Часто следом за ними стремился одинокий шест, торчавший перпендикулярно из воды; на верхнем
конце его сидела ворона и, покачиваясь из стороны в сторону вместе
с шестом, поглядывая
с любопытством на все стороны, преспокойно совершала свою водяную прогулку.
— Ладно, так!.. Ну, Ванюшка, беги теперь в избу, неси огонь! — крикнул Глеб, укрепив на носу большой лодки козу — род грубой железной жаровни, и положив в козу несколько кусков смолы. — Невод свое дело сделал: сослужил службу! — продолжал он, осматривая
конец остроги — железной заостренной стрелы, которой накалывают рыбу, подплывающую на огонь. — Надо теперь
с лучом поездить… Что-то он пошлет? Сдается по всему, плошать не
с чего: ночь тиха — лучше и требовать нельзя!
Зачнут требесить да суетиться: наговорят
с три короба, а толку мало;
конец тот же, да только что вот растянут его пустыми речами своими — и не дождешься!..
Глеб остолбенел. Лицо его побагровело. Крупные капли пота выступили на лице его. Не мысль о рекрутстве поражала старика: он, как мы видели, здраво, толково рассуждал об этом предмете, — мысль расстаться
с Ваней, любимым детищем, наконец, неожиданность события потрясли старика. Так несбыточна казалась подобная мысль старому рыбаку, что он под
конец махнул только рукой и сделал несколько шагов к реке; но Ваня тут же остановил его. Он высказал отцу
с большею еще твердостью свою решимость.
На одном
конце довольно пространного круга, составленного из баб, ребят, девок, мужиков и мещан всякого рода, лежал врастяжку бурый медведь: подле него стоял вожак — кривой татарин
с грязною ермолкою на бритой голове.
Во все время этого дружеского объяснения приемыш стоял понуря голову и крепко упирался грудью в
конец весла. Он слова не сказал, но
конец весла яростно рыл землю. Руки Гришки не переставали откидывать
с нетерпением волосы, которые свешивались на лицо его, принужденно склоненное на грудь.
Со всем тем, как только исчезал Гришка, она поспешно приподымалась
с постели и отправлялась по следам его; она ясно различала тогда при трепетном мерцании звезд, как Гришку встречал кто-то на дальнем
конце площадки и как потом оба они садились в челнок и переплывали Оку.
Левый
конец ее упирался в другую избу, составлявшую
с задней стеною кабака прямой вогнутый угол.
Под
конец он вступил даже в объяснения
с тетушкой Анной.
— Хорошо, — сказала она и, как только человек вышел, трясущимися пальцами разорвала письмо. Пачка заклеенных в бандерольке неперегнутых ассигнаций выпала из него. Она высвободила письмо и стала читать
с конца. «Я сделал приготовления для переезда, я приписываю значение исполнению моей просьбы», прочла она. Она пробежала дальше, назад, прочла всё и еще раз прочла письмо всё сначала. Когда она кончила, она почувствовала, что ей холодно и что над ней обрушилось такое страшное несчастие, какого она не ожидала.
«Нет, я не так, — говорил Чичиков, очутившись опять посреди открытых полей и пространств, — нет, я не так распоряжусь. Как только, даст Бог, все покончу благополучно и сделаюсь действительно состоятельным, зажиточным человеком, я поступлю тогда совсем иначе: будет у меня и повар, и дом, как полная чаша, но будет и хозяйственная часть в порядке. Концы сведутся
с концами, да понемножку всякий год будет откладываться сумма и для потомства, если только Бог пошлет жене плодородье…» — Эй ты — дурачина!
Конечно, вы не раз видали // Уездной барышни альбом, // Что все подружки измарали //
С конца, с начала и кругом. // Сюда, назло правописанью, // Стихи без меры, по преданью, // В знак дружбы верной внесены, // Уменьшены, продолжены. // На первом листике встречаешь // Qu’écrirez-vous sur ces tablettes; // И подпись: t. á. v. Annette; // А на последнем прочитаешь: // «Кто любит более тебя, // Пусть пишет далее меня».