Неточные совпадения
Уже все спали, шелестело тяжелое дыхание, влажный кашель колебал спертый, пахучий воздух. Синяя, звездная ночь холодно смотрела в замазанные стекла окна: звезды были обидно мелки и далеки. В углу пекарни, на стене, горела маленькая жестяная лампа, освещая полки с хлебными чашками, — чашки напоминали лысые, срубленные черепа. На ларе с тестом спал, свернувшись комом, глуховатый Никандр, из-под стола, на котором развешивали и катали хлебы,
торчала голая, желтая
нога пекаря, вся в язвах.
Я вижу, как он, развалив свое большое тело по сиденью пролетки, колышется в ней, остро поглядывая на все мимо бегущее зеленым глазом. Деревянный Егор
торчит на козлах, вытянув руки, как струны, серая, злая лошадь вымахивает крепкие
ноги, звучно цокая подковами о холодный камень мостовой.
На нем кожаная куртка, высокие до колеи сапоги, через плечо — ягдташ, в
ногах торчит дорогое двухствольное ружье Лебеля.
— Зарылся в соломе по уши около амбара; мы идем, ан, глядь, две
ноги торчат из соломы… вот мы его оттуда за ноги… уж тащили… тащили… словно лодку с отмели…
Неточные совпадения
Я приехал в Казань, опустошенную и погорелую. По улицам, наместо домов, лежали груды углей и
торчали закоптелые стены без крыш и окон. Таков был след, оставленный Пугачевым! Меня привезли в крепость, уцелевшую посереди сгоревшего города. Гусары сдали меня караульному офицеру. Он велел кликнуть кузнеца. Надели мне на
ноги цепь и заковали ее наглухо. Потом отвели меня в тюрьму и оставили одного в тесной и темной конурке, с одними голыми стенами и с окошечком, загороженным железною решеткою.
Они, трое, все реже посещали Томилина. Его обыкновенно заставали за книгой, читал он — опираясь локтями о стол, зажав ладонями уши. Иногда — лежал на койке, согнув
ноги, держа книгу на коленях, в зубах его
торчал карандаш. На стук в дверь он никогда не отвечал, хотя бы стучали три, четыре раза.
Пошли не в
ногу, торжественный мотив марша звучал нестройно, его заглушали рукоплескания и крики зрителей, они
торчали в окнах домов, точно в ложах театра, смотрели из дверей, из ворот. Самгин покорно и спокойно шагал в хвосте демонстрации, потому что она направлялась в сторону его улицы. Эта пестрая толпа молодых людей была в его глазах так же несерьезна, как манифестация союзников. Но он невольно вздрогнул, когда красный язык знамени исчез за углом улицы и там его встретил свист, вой, рев.
Снимок — мутный, не сразу можно было разобрать, что на нем — часть улицы, два каменных домика, рамы окон поломаны, стекла выбиты, с крыльца на каменную площадку высунулись чьи-то
ноги, вся улица засорена изломанной мебелью, валяется пианино с оторванной крышкой, поперек улицы — срубленное дерево, клен или каштан, перед деревом — костер, из него
торчит крышка пианино, а пред костром, в большом, вольтеровском кресле, поставив
ноги на пишущую машинку, а винтовку между
ног, сидит и смотрит в огонь русский солдат.
Приплюснутый череп, должно быть, мешал Дронову расти вверх, он рос в ширину. Оставаясь низеньким человечком, он становился широкоплечим, его кости неуклюже
торчали вправо, влево, кривизна
ног стала заметней, он двигал локтями так, точно всегда протискивался сквозь тесную толпу. Клим Самгин находил, что горб не только не испортил бы странную фигуру Дронова, но даже придал бы ей законченность.