Из-под печки пахнет мышами, горелым мочалом, сухой пылью. Грязные стены
дышат на нас теплой сыростью, грязный, истоптанный пол прогнил, лежат на нем полосы лунного света, освещая черные щели. Стекла окон густо засижены мухами, но кажется, что мухи засидели самое небо. Душно, тесно и несмываемо грязно все.
Щека ее была у его щеки, и ему надо было удерживать дыхание, чтобы не
дышать на нее. Он устал от этого напряженного положения, и даже его немного бросило в пот. Он не спускал глаз с нее.
— Посмотрите, посмотрите, Александр Федорыч, — вдруг перебила Наденька, погруженная в свое занятие, — попаду ли я каплей на букашку, вот что ползет по дорожке?.. Ах, попала! бедненькая! она умрет! — сказала она; потом заботливо подняла букашку, положила себе на ладонь и начала
дышать на нее.
И тут Зиночка, щекоча невольно его висок своими тонкими волосами,
дыша на него порою своим чистым, свежим дыханием, в двух словах развеяла причину их странной молчаливой ссоры издали.
Неточные совпадения
Трудно было
дышать в зараженном воздухе; стали опасаться, чтоб к голоду не присоединилась еще чума, и для предотвращения зла, сейчас же составили комиссию, написали проект об устройстве временной больницы
на десять кроватей, нащипали корпии и послали во все места по рапорту.
Через полтора или два месяца не оставалось уже камня
на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке дом; в последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла,
дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину,
на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
«Честолюбие? Серпуховской? Свет? Двор?» Ни
на чем он не мог остановиться. Всё это имело смысл прежде, но теперь ничего этого уже не было. Он встал с дивана, снял сюртук, выпустил ремень и, открыв мохнатую грудь, чтобы
дышать свободнее, прошелся по комнате. «Так сходят с ума, — повторил он, — и так стреляются… чтобы не было стыдно», добавил он медленно.
Одно ухо заворотилось еще
на бегу, и она тяжело, но осторожно
дышала и еще осторожнее оглянулась, больше глазами, чем головой,
на хозяина.
Лицо ее было бледно и строго. Она, очевидно, ничего и никого не видела, кроме одного. Рука ее судорожно сжимала веер, и она не
дышала. Он посмотрел
на нее и поспешно отвернулся, оглядывая другие лица.