Неточные совпадения
Ему
развязали ноги, но
руки оставили связанными. Когда он поднялся, то посмотрел на всех и с жалкой улыбкой сказал тихонько...
— Я пропал… знаю! Только — не от вашей силы… а от своей слабости… да! Вы тоже черви перед богом… И — погодите! Задохнетесь… Я пропал — от слепоты… Я увидал много и ослеп… Как сова… Мальчишкой, помню… гонял я сову в овраге… она полетит и треснется обо что-нибудь… Солнце ослепило ее… Избилась вся и пропала. А отец тогда сказал мне: «Вот так и человек: иной мечется, мечется, изобьется, измучается и бросится куда попало… лишь бы отдохнуть!..» Эй!
развяжите мне
руки…
Все наши здешние обоего пола и разных поколений здравствуют. Трубецкому, после его падения спеленанному, наконец,
развязали руку, но еще он не действует ею. Все вас приветствуют.
Минуя разговоры — потому что не тридцать же лет опять болтать, как болтали до сих пор тридцать лет, — я вас спрашиваю, что вам милее: медленный ли путь, состоящий в сочинении социальных романов и в канцелярском предрешении судеб человеческих на тысячи лет вперед на бумаге, тогда как деспотизм тем временем будет глотать жареные куски, которые вам сами в рот летят и которые вы мимо рта пропускаете, или вы держитесь решения скорого, в чем бы оно ни состояло, но которое наконец
развяжет руки и даст человечеству на просторе самому социально устроиться, и уже на деле, а не на бумаге?
Неточные совпадения
— И на что бы так много! — горестно сказал побледневший жид,
развязывая кожаный мешок свой; но он счастлив был, что в его кошельке не было более и что гайдук далее ста не умел считать. — Пан, пан! уйдем скорее! Видите, какой тут нехороший народ! — сказал Янкель, заметивши, что гайдук перебирал на
руке деньги, как бы жалея о том, что не запросил более.
обвитый по
рукам и ногам погребальными пеленами; и лицо его обвязано было платком. Иисус говорит им:
развяжите его; пусть идет.
— Я ничего не брала у вас, — прошептала в ужасе Соня, — вы дали мне десять рублей, вот возьмите их. — Соня вынула из кармана платок, отыскала узелок,
развязала его, вынула десятирублевую бумажку и протянула
руку Лужину.
Стараясь
развязать снурок и оборотясь к окну, к свету (все окна у ней были заперты, несмотря на духоту), она на несколько секунд совсем его оставила и стала к нему задом. Он расстегнул пальто и высвободил топор из петли, но еще не вынул совсем, а только придерживал правою
рукой под одеждой.
Руки его были ужасно слабы; самому ему слышалось, как они, с каждым мгновением, все более немели и деревенели. Он боялся, что выпустит и уронит топор… вдруг голова его как бы закружилась.
Он поднял длинную
руку, на конце ее — большой, черный, масляный кулак. Рабочий
развязал мешок, вынул буханку хлеба, сунул ее под мышку и сказал: