Неточные совпадения
— А — в лес?! —
сказал Илья и вдруг воодушевился. — Дедушка, ты говорил, сколько годов в лесу жил —
один! А нас — двое! Лыки бы драли!.. Лис, белок били бы… Ты бы ружьё завёл, а я — силки!.. Птицу буду ловить. Ей-богу! Ягоды там, грибы… Уйдём?..
— Ничего-о! — слышал Илья скрипучий голос Еремея. — Ты только
одно знай — бог! Ты вроде крепостного у него… Сказано — раб! Бог твою жизнь видит. Придёт светлый день твой,
скажет он ангелу: «Слуга мой небесный! иди, облегчи житьё Терентию, мирному рабу моему…»
— Ну-у! — недоверчиво
сказал Илья. — Тут чего знать-то? Коли с
одного сорок, так и с другого сорок: вот и правда!..
— Хочешь — я покажу тебе
одну штуку? Только — сперва побожись, что никому не
скажешь! Будь я, анафема, проклят, —
скажи!..
Он вдруг съёжился, подобрал под себя ноги и, пристально глядя в
одну точку, — нахмуренный, важный, — скороговоркой
сказал...
О господах он говорил больше междометиями, — очевидно, они очень поразили его воображение, но их фигуры как-то расплылись в памяти и смешались в
одно большое, мутное пятно. Прожив у сапожника около месяца, Пашка снова исчез куда-то. Потом Перфишка узнал, что он поступил в типографию и живёт где-то далеко в городе. Услышав об этом, Илья с завистью вздохнул и
сказал Якову...
— Ну вот, и опять вместе будем жить… А у меня книжка есть «Альбигойцы», — ну история, я тебе
скажу! Есть там
один — Симон Монфор… вот так чудище!
— А я отвыкать стал от книг, — вздохнув,
сказал Илья. — Читаешь —
одно, глядишь — другое…
— Я первый раз в жизни вижу, как люди любят друг друга… И тебя, Павел, сегодня оценил по душе, — как следует!.. Сижу здесь… и прямо говорю — завидую… А насчёт… всего прочего… я вот что
скажу: не люблю я чуваш и мордву, противны они мне! Глаза у них — в гною. Но я в
одной реке с ними купаюсь, ту же самую воду пью, что и они. Неужто из-за них отказаться мне от реки? Я верю — бог её очищает…
— Та-ак! —
сказал Яков и тихонько свистнул. — Про-о-пала моя голова! Заживу теперь я совсем
один, как месяц на небе…
Я тебе вот что
скажу: хотел я сделать
одно дельце… в ту пору, когда ещё покойница жена жива была…
— Вы все знаете Петрушку Филимонова, знаете, что это первый мошенник в улице… А кто
скажет худо про его сына? Ну, вот вам сын — избитый лежит, может, на всю жизнь изувеченный, — а отцу его за это ничего не будет. Я же
один раз ударил Петрушку — и меня осудят… Хорошо это? По правде это будет? И так во всём —
одному дана полная воля, а другой не посмей бровью шевелить…
Но
один из больных шагнул к Илье и, протягивая руку,
сказал негромко...
— Вы прилягте, —
сказала женщина, входя в комнату. — Прилягте, не стесняясь… А я посижу с вами… Я
одна, — муж отправился в наряд, в клуб…
— Вы говорили, что галантерейный магазин может дать процентов двадцать и более, смотря по тому, как поставить дело. Ну-с, мы готовы дать вам под вексель на срок — до предъявления, не иначе, — наши деньги, а вы открываете магазин. Торговать вы будете под моим контролем, а прибыль мы делим пополам. Товар вы страхуете на моё имя, а кроме того, вы даёте мне на него ещё
одну бумажку — пустая бумажка! Но она необходима для формы. Нуте-ка, подумайте над этим и
скажите: да или нет?
— Э, что там? — отмахиваясь от него рукой, воскликнул Кирик. — Тарелка пельменей — пустяк! Нет, братец, будь я полицеймейстером — гм! — вот тогда бы ты мог
сказать мне спасибо… о да! Но полицеймейстером я не буду… и службу в полиции брошу… Я, кажется, поступлю доверенным к
одному купцу… это получше! Доверенный? Это — шишка!
— Н-да, распевают… — угрюмо усмехаясь,
сказал Лунёв. — С
одних шкуры дерут, а другие воют…
— Эх! упустил
одного! —
сказал Илья, усмехаясь.
Околоточный сел за стол и начал что-то писать, полицейские стояли по бокам Лунёва; он посмотрел на них и, тяжело вздохнув, опустил голову. Стало тихо, скрипело перо на бумаге, за окнами ночь воздвигла непроницаемо чёрные стены. У
одного окна стоял Кирик и смотрел во тьму, вдруг он бросил револьвер в угол комнаты и
сказал околоточному...
«Грехи, грехи, — послышалось // Со всех сторон. — Жаль Якова, // Да жутко и за барина, — // Какую принял казнь!» // — Жалей!.. — Еще прослушали // Два-три рассказа страшные // И горячо заспорили // О том, кто всех грешней? //
Один сказал: кабатчики, // Другой сказал: помещики, // А третий — мужики. // То был Игнатий Прохоров, // Извозом занимавшийся, // Степенный и зажиточный
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну,
скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я на вас
одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от кого до сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Да и мигнул Орефьевне: // И бабы, что протискались // Поближе к господам, // Креститься тоже начали, //
Одна так даже всхлипнула // Вподобие дворового. // («Урчи! вдова Терентьевна! // Старуха полоумная!» — //
Сказал сердито Влас.) // Из тучи солнце красное // Вдруг выглянуло; музыка // Протяжная и тихая // Послышалась с реки…
«Так, значит, свадьба? Следует, — //
Сказал один из Губиных, — // Поздравить молодых».
У столбика дорожного // Знакомый голос слышится, // Подходят наши странники // И видят: Веретенников // (Что башмачки козловые // Вавиле подарил) // Беседует с крестьянами. // Крестьяне открываются // Миляге по душе: // Похвалит Павел песенку — // Пять раз споют, записывай! // Понравится пословица — // Пословицу пиши! // Позаписав достаточно, //
Сказал им Веретенников: // «Умны крестьяне русские, //
Одно нехорошо, // Что пьют до одурения, // Во рвы, в канавы валятся — // Обидно поглядеть!»
«Ой батюшки, есть хочется!» — //
Сказал упалым голосом //
Один мужик; из пещура // Достал краюху — ест.