Неточные совпадения
Каждая минута рождает что-нибудь новое, неожиданное, и жизнь поражает слух разнообразием своих
криков, неутомимостью движения, силой неустанного творчества. Но в
душе Лунёва тихо и мертво: в ней всё как будто остановилось, — нет ни дум, ни желаний, только тяжёлая усталость. В таком состоянии он провёл весь день и потом ночь, полную кошмаров… и много таких дней и ночей. Приходили люди, покупали, что надо было им, и уходили, а он их провожал холодной мыслью...
Мутный шум наполнил залу. Все в ней засуетилось от
криков девушки, а она, как обожжённая, металась за решёткой и рыдала, надрывая
душу.
Гости тихонько выползли из комнаты, пугливо взглядывая на Илью. Он видел, как мимо него проплывают серые пятна, не возбуждая в нём ни мысли, ни чувства. Пустота в
душе его росла и проглатывала всё. Он помолчал с минуту, вслушиваясь в
крики Автономова, и вдруг с усмешкой предложил ему...
Животный ли инстинкт это? или слабый
крик души, заглушенной тяжелым гнетом подлых страстей, еще пробивающийся сквозь деревенеющую кору мерзостей, еще вопиющий: «Брат, спаси!» Не было четвертого, которому бы тяжелей всего была погибающая душа его брата.
Бывало, что сам живёшь как часть чьего-то тела, слышишь
крик души своей из других уст, и пока слышишь его — хорошо тебе, а минет время, замолкнет он, и — снова ты один, для себя.
Так стоял Иуда, безмолвный и холодный, как смерть, а
крику души его отвечали крики и шум, поднявшиеся вокруг Иисуса.
С нечеловеческим усилием удержал Караулов
крик души, готовый уже вырваться, и, быстро подошедши к больному ребенку наклонился над ним, чтобы скрыть свое смущение и бледность.
Неточные совпадения
Такой был
крик, что за
душу // Хватил — чуть не упала я, // Так под ножом кричат!
Катавасов, войдя в свой вагон, невольно кривя
душой, рассказал Сергею Ивановичу свои наблюдения над добровольцами, из которых оказывалось, что они были отличные ребята. На большой станции в городе опять пение и
крики встретили добровольцев, опять явились с кружками сборщицы и сборщики, и губернские дамы поднесли букеты добровольцам и пошли за ними в буфет; но всё это было уже гораздо слабее и меньше, чем в Москве.
Ей было только четырнадцать лет, но это было уже разбитое сердце, и оно погубило себя, оскорбленное обидой, ужаснувшею и удивившею это молодое детское сознание, залившею незаслуженным стыдом ее ангельски чистую
душу и вырвавшею последний
крик отчаяния, не услышанный, а нагло поруганный в темную ночь, во мраке, в холоде, в сырую оттепель, когда выл ветер…
«Семейные бани И. И. Домогайлова сообщают, что в дворянском отделении устроен для мужчин
душ профессора Шарко, а для дам ароматические ванны», — читал он, когда в дверь постучали и на его
крик: «Войдите!» вошел курчавый ученик Маракуева — Дунаев. Он никогда не бывал у Клима, и Самгин встретил его удивленно, поправляя очки. Дунаев, как всегда, улыбался, мелкие колечки густейшей бороды его шевелились, а нос как-то странно углубился в усы, и шагал Дунаев так, точно он ожидал, что может провалиться сквозь пол.
Обломов вспыхивал, изнемогал, с трудом сдерживал слезы, и еще труднее было
душить ему радостный, готовый вырваться из
души крик. Давно не чувствовал он такой бодрости, такой силы, которая, казалось, вся поднялась со дна
души, готовая на подвиг.