Неточные совпадения
— А ты этого не замечай себе, Илюша! — посоветовал дед, беспокойно мигая
глазами. — Ты так гляди, будто не твоё дело. Неправду разбирать — богу принадлежит, не нам! Мы не можем. А он всему меру знает!.. Я вот, видишь, жил-жил, глядел-глядел, — столько неправды видел — сосчитать невозможно! А правды не видал!.. Восьмой десяток мне пошёл однако… И не может
того быть, чтобы за такое большое время не было правды около меня на земле-то… А я не видал… не знаю её!..
Старик не согласился с этим. Он ещё много говорил о слепоте людей и о
том, что не могут они правильно судить друг друга, а только божий суд справедлив. Илья слушал его внимательно, но всё угрюмее становилось его лицо, и
глаза всё темнели…
Безногая жена Перфишки тоже вылезла на двор и, закутавшись в какие-то лохмотья, сидела на своём месте у входа в подвал. Руки её неподвижно лежали на коленях; она, подняв голову, смотрела чёрными
глазами на небо. Губы её были плотно сжаты, уголки их опустились. Илья тоже стал смотреть
то в
глаза женщины,
то в глубину неба, и ему подумалось, что, может быть, Перфишкина жена видит бога и молча просит его о чём-то.
Вскоре все ребятишки тоже собрались в тесную кучку у входа в подвал. Зябко кутаясь в свои одёжки, они сидели на ступенях лестницы и, подавленные жутким любопытством, слушали рассказ Савёлова сына. Лицо у Пашки осунулось, а его лукавые
глаза глядели на всех беспокойно и растерянно. Но он чувствовал себя героем: никогда ещё люди не обращали на него столько внимания, как сегодня. Рассказывая в десятый раз одно и
то же, он говорил как бы нехотя, равнодушно...
— Я теперь что хочу,
то и делаю!.. — подняв голову и сердито сверкая
глазами, говорил Пашка гордым голосом. — Я не сирота… а просто… один буду жить. Вот отец-то не хотел меня в училище отдать, а теперь его в острог посадят… А я пойду в училище да и выучусь… ещё получше вашего!
Склонив набок большую голову, покрытую гладкими и мягкими волосами цвета сырого мочала, он поглядывал на собеседников, и голубые
глаза на его бледном лице
то прищуривались,
то широко открывались.
Илья слушал спор, песню, хохот, но всё это падало куда-то мимо него и не будило в нём мысли. Пред ним во
тьме плавало худое, горбоносое лицо помощника частного пристава, на лице этом блестели злые
глаза и двигались рыжие усы. Он смотрел на это лицо и всё крепче стискивал зубы. Но песня за стеной росла, певцы воодушевлялись, их голоса звучали смелее и громче, жалобные звуки нашли дорогу в грудь Ильи и коснулись там ледяного кома злобы и обиды.
Лицо Якова напряглось,
глаза прищурились, и он сказал
тем пониженным, таинственным голосом, которым всегда говорил о мудрых вещах...
— Я первый раз в жизни вижу, как люди любят друг друга… И тебя, Павел, сегодня оценил по душе, — как следует!.. Сижу здесь… и прямо говорю — завидую… А насчёт… всего прочего… я вот что скажу: не люблю я чуваш и мордву, противны они мне!
Глаза у них — в гною. Но я в одной реке с ними купаюсь,
ту же самую воду пью, что и они. Неужто из-за них отказаться мне от реки? Я верю — бог её очищает…
С ненавистью и ужасом он смотрел, как мутные
глаза Полуэктова становятся всё более огромными, всё сильнее давил ему горло, и, по мере
того как тело старика становилось всё тяжелее, тяжесть в сердце Ильи точно таяла.
Наконец, ему удалось закрыть
глаза; ни с радостью наслаждался
тьмою, вдруг охватившей его, и так, ничего не видя, неподвижно стоял на месте, глубоко вдыхая воздух…
У лавки менялы собралась большая толпа, в ней сновали полицейские, озабоченно покрикивая, тут же был и
тот, бородатый, с которым разговаривал Илья. Он стоял у двери, не пуская людей в лавку, смотрел на всех испуганными
глазами и всё гладил рукой свою левую щёку, теперь ещё более красную, чем правая. Илья встал на виду у него и прислушивался к говору толпы. Рядом с ним стоял высокий чернобородый купец со строгим лицом и, нахмурив брови, слушал оживлённый рассказ седенького старичка в лисьей шубе.
Лицо у неё было худое, тёмные пятна вокруг
глаз увеличивали их блеск, и было в ней что-то похожее на один из
тех цветков, что растут в глухих углах садов, среди бурьяна.
Когда он лёг на постель, — явился Терентий. С
той поры, как горбун решил идти замаливать свой грех,
глаза его сияли светло и блаженно, точно он уже предвкушал радость освобождения от греха. Тихо, с улыбкой на губах, он подошёл к постели племянника и, пощипывая бородёнку, заговорил ласковым голосом...
Но
то, что совершалось в действительности, не задевало внимания Якова. В ответ на вопрос товарища он с недоумением вытаращил
глаза и осведомился...
Автономов говорил и мечтательными
глазами смотрел и лицо Ильи, а Лунёв, слушая его, чувствовал себя неловко. Ему показалось, что околоточный говорит о ловле птиц иносказательно, что он намекает на что-то. Но водянистые
глаза Автономова успокоили его; он решил, что околоточный — человек не хитрый, вежливо улыбнулся и промолчал в ответ на слова Кирика.
Тому, очевидно, понравилось скромное молчание и серьёзное лицо постояльца, он улыбнулся и предложил...
— «Кто находится между живыми,
тому еще есть надежда, так как и псу живому лучше, чем мертвому льву», — снова заговорил сторож, открыв
глаза. И борода зашевелилась снова.
Илья следил, как неощутимые чёрные волны пытаются залить его, и долго играл так, широко раскрытыми
глазами прощупывая
тьму, точно ожидая поймать в ней взглядом что-то…
Илья чувствовал себя оскорблённым, но не находил слов, чтоб возразить этой дерзкой девушке, прямо в
глаза ему говорившей, что он бездельник и вор. Он стиснул зубы, слушал и не верил её словам, не мог верить. И, отыскивая в себе такое слово, которое сразу бы опрокинуло все её речи, заставило бы замолчать её, — он в
то же время любовался её дерзостью… А обидные слова, удивляя его, вызывали в нём тревожный вопрос: «За что?»
— Вы, кажется, обиделись на меня? — раздался её твёрдый голос. Он так резко отличался от
тех звуков, которыми она сказала свои первые слова, что Илья тревожно взглянул на неё, а она уж вновь была такая, как всегда, что-то заносчивое, задорное было в её тёмных
глазах.
Закрыв
глаза, он вслушивался в тишину ночи и ждал звуков, а когда звук раздавался, Илья вздрагивал и, пугливо приподняв голову с подушки, смотрел широко открытыми
глазами во
тьму.
Должно быть, он испытывал большое удовольствие, перечисляя имена угодников и города, — лицо у него было сладкое,
глаза смотрели гордо. Слова своей речи он произносил на
тот певучий лад, которым умелые рассказчики сказывают сказки или жития святых.
А Лунёв подумал о жадности человека, о
том, как много пакостей делают люди ради денег. Но тотчас же представил, что у него — десятки, сотни тысяч, о, как бы он показал себя людям! Он заставил бы их на четвереньках ходить пред собой, он бы… Увлечённый мстительным чувством, Лунёв ударил кулаком по столу, — вздрогнул от удара, взглянул на дядю и увидал, что горбун смотрит на него, полуоткрыв рот, со страхом в
глазах.
Лунёв взглянул на Павла,
тот сидел согнувшись, низко опустив голову, и мял в руках шапку. Его соседка держалась прямо и смотрела так, точно она сама судила всех, — и Веру, и судей, и публику. Голова её
то и дело повёртывалась из стороны в сторону, губы были брезгливо поджаты, гордые
глаза блестели из-под нахмуренных бровей холодно и строго…