Неточные совпадения
Вот как это было: пировал Тимур-бек в прекрасной долине Канигула, покрытой облаками роз и жасмина, в долине, которую поэты Самарканда назвали «
Любовь цветов» и откуда видны голубые минареты великого города, голубые купола мечетей.
— Так, женщина! — воскликнул Кермани, бесстрашный поэт. — Так, — от сборища быков — телят не будет, без солнца не
цветут цветы, без
любви нет счастья, без женщины нет
любви, без Матери — нет ни поэта, ни героя!
Что прекрасней песен о
цветах и звездах?
Всякий тотчас скажет: песни о
любви!
Что прекрасней солнца в ясный полдень мая?
И влюбленный скажет: та, кого люблю!
— Костюм? Можно белый, как эмблему невинности, но, по-моему, лучше розовый. Да, розовый —
цвет любви, цвет молодости, цвет радостей жизни!.. — говорил старый интриган, следя за выражением лица Прейна. — А впрочем, лучше всего будет спросить у самой Гликерии Виталиевны… У этой девушки бездна вкуса!
Колени сжав, еврейка закричала, // Вздыхать, дрожать, молиться начала, // Заплакала, но голубь торжествует, // В жару любви трепещет и воркует, // И падает, объятый легким сном, // Приосеня
цветок любви крылом.
Жизнь веселящейся Москвы и Петербурга не могла удовлетворить его, слишком много видевшего на своем веку. Любовь к Мадлен де Межен, как мы знаем, была отравлена созданными им самим предположениями и подозрениями, да и не такой человек был Николай Герасимович Савин, чтобы долговременное обладание даже красивейшей и любимейшей женщиной не наложило на отношение его к ней печать привычки — этого жизненного мороза, от которого вянут
цветы любви и страсти.
Неточные совпадения
Любви все возрасты покорны; // Но юным, девственным сердцам // Ее порывы благотворны, // Как бури вешние полям: // В дожде страстей они свежеют, // И обновляются, и зреют — // И жизнь могущая дает // И пышный
цвет, и сладкий плод. // Но в возраст поздний и бесплодный, // На повороте наших лет, // Печален страсти мертвой след: // Так бури осени холодной // В болото обращают луг // И обнажают лес вокруг.
Что было следствием свиданья? // Увы, не трудно угадать! //
Любви безумные страданья // Не перестали волновать // Младой души, печали жадной; // Нет, пуще страстью безотрадной // Татьяна бедная горит; // Ее постели сон бежит; // Здоровье, жизни
цвет и сладость, // Улыбка, девственный покой, // Пропало всё, что звук пустой, // И меркнет милой Тани младость: // Так одевает бури тень // Едва рождающийся день.
Тут непременно вы найдете // Два сердца, факел и
цветки; // Тут, верно, клятвы вы прочтете // В
любви до гробовой доски; // Какой-нибудь пиит армейский // Тут подмахнул стишок злодейский. // В такой альбом, мои друзья, // Признаться, рад писать и я, // Уверен будучи душою, // Что всякий мой усердный вздор // Заслужит благосклонный взор // И что потом с улыбкой злою // Не станут важно разбирать, // Остро иль нет я мог соврать.
Цветы,
любовь, деревня, праздность, // Поля! я предан вам душой. // Всегда я рад заметить разность // Между Онегиным и мной, // Чтобы насмешливый читатель // Или какой-нибудь издатель // Замысловатой клеветы, // Сличая здесь мои черты, // Не повторял потом безбожно, // Что намарал я свой портрет, // Как Байрон, гордости поэт, // Как будто нам уж невозможно // Писать поэмы о другом, // Как только о себе самом.
Он пел
любовь,
любви послушный, // И песнь его была ясна, // Как мысли девы простодушной, // Как сон младенца, как луна // В пустынях неба безмятежных, // Богиня тайн и вздохов нежных; // Он пел разлуку и печаль, // И нечто, и туманну даль, // И романтические розы; // Он пел те дальные страны, // Где долго в лоно тишины // Лились его живые слезы; // Он пел поблеклый жизни
цвет // Без малого в осьмнадцать лет.