Остров спит — окутан
строгой тишиною, море тоже спит, точно умерло, — кто-то сильною рукой бросил с неба этот черный, странной формы камень в грудь моря и убил в ней жизнь.
Днём ему не позволяли долго сидеть за столом, да и много народу было в доме, много шума; он писал ночами, в
строгой тишине, внимательно слушавшей его шёпот, когда он искал нужное слово. Скрип пера стал для него музыкой, она успокаивала изношенное, неверно работавшее сердце, и порою ему было до слёз приятно видеть на бумаге только что написанные, ещё влажные, круглые слова:
Едва касаясь пола пальцами босых ног, боясь нарушить
строгую тишину, Евсей подошёл к Раисе, глядя на её голое плечо, и сказал негромко:
Часто на возглас псаломщика из алтаря долго не слышалось ответа; наступала долгая и
строгая тишина, и неподвижно желтели острые язычки свеч; потом издалека приносился голос, налитый слезами и радостью.
Неточные совпадения
Ольга довоспиталась уже до
строгого понимания жизни; два существования, ее и Андрея, слились в одно русло; разгула диким страстям быть не могло: все было у них гармония и
тишина.
Немец был человек дельный и
строгий, как почти все немцы. Может быть, у него Илюша и успел бы выучиться чему-нибудь хорошенько, если б Обломовка была верстах в пятистах от Верхлёва. А то как выучиться? Обаяние обломовской атмосферы, образа жизни и привычек простиралось и на Верхлёво; ведь оно тоже было некогда Обломовкой; там, кроме дома Штольца, все дышало тою же первобытною ленью, простотою нравов,
тишиною и неподвижностью.
Не слышен здесь житейский шум, // Прохлада,
тишина // И полусумрак…
Строгих дум // Опять душа полна. // Святых и ангелов толпой // Вверху украшен храм, // Порфир и яшма под ногой // И мрамор по стенам…
Большая квадратная зала с зеркалами в золоченых рамах, с двумя десятками плюшевых стульев, чинно расставленных — вдоль стен, с олеографическими картинами Маковского «Боярский пир» и «Купанье», с хрустальной люстрой посредине — тоже спит и в
тишине и полумраке кажется непривычно задумчивой,
строгой, странно-печальной.
Она отшатнулась от Людмилы, утомленная волнением, и села, тяжело дыша. Людмила тоже отошла, бесшумно, осторожно, точно боясь разрушить что-то. Она гибко двигалась по комнате, смотрела перед собой глубоким взглядом матовых глаз и стала как будто еще выше, прямее, тоньше. Худое,
строгое лицо ее было сосредоточенно, и губы нервно сжаты.
Тишина в комнате быстро успокоила мать; заметив настроение Людмилы, она спросила виновато и негромко: