Неточные совпадения
— «Прорезать гору насквозь из страны в страну, — говорил он, — это против бога, разделившего землю стенами гор, — бы увидите, что мадонна
будет не с нами!» Он ошибся, мадонна со всеми, кто любит ее. Позднее
отец тоже стал думать почти так же, как вот я говорю вам, потому что почувствовал себя выше, сильнее горы; но
было время, когда он по праздникам, сидя за столом перед бутылкой вина, внушал мне и другим...
— Мы и те, что шли с другой стороны, встретились в горе через тринадцать недель после смерти
отца — это
был безумный день, синьор! О, когда мы услыхали там, под землею, во тьме, шум другой работы, шум идущих встречу нам под землею — вы поймите, синьор, — под огромною тяжестью земли, которая могла бы раздавить нас, маленьких, всех сразу!
— Как пропал глаз? О, это
было давно, еще мальчишкой
был я тогда, но уже помогал
отцу. Он перебивал землю на винограднике, у нас трудная земля, просит большого ухода: много камня. Камень отскочил из-под кирки
отца и ударил меня в глаз; я не помню боли, но за обедом глаз выпал у меня — это
было страшно, синьоры!.. Его вставили на место и приложили теплого хлеба, но глаз помер!
— Когда умер
отец — мне
было тринадцать лет, — вы видите, какой я и теперь маленький? Но я
был ловок и неутомим в работе — это всё, что оставил мне
отец в наследство, а землю нашу и дом продали за долги. Так я и жил, с одним глазом и двумя руками, работая везде, где давали работу…
Было трудно, но молодость не боится труда — так?
— Она
была не очень красива — тонкая, с умным личиком, большими глазами, взгляд которых мог
быть кроток и гневен, ласков и суров; она работала на фабрике шёлка, жила со старухой матерью, безногим
отцом и младшей сестрой, которая училась в ремесленной школе. Иногда она бывала веселой, не шумно, но обаятельно; любила музеи и старые церкви, восхищалась картинами, красотою вещей и, глядя на них, говорила...
— «Я, моя мать и
отец — все верующие и так умрем. Брак в мэрии — не брак для меня: если от такого брака родятся дети, — я знаю, — они
будут несчастны. Только церковный брак освящает любовь, только он дает счастье и покой».
— Я — из-под Салерно, это далеко, в Италии, ты не знаешь где! Мой
отец — рыбак, мой муж — тоже, он
был красив, как счастливый человек, — это я
поила его счастьем! И еще
был у меня сын — самый прекрасный мальчик на земле…
— Самый красивый и умный мальчик — это мой сын! Ему
было шесть лет уже, когда к нам на берег явились сарацины [Сарацины — древнее название жителей Аравии, а позднее, в период крестовых походов, — всех арабов-мусульман.] — пираты, они убили
отца моего, мужа и еще многих, а мальчика похитили, и вот четыре года, как я его ищу на земле. Теперь он у тебя, я это знаю, потому что воины Баязета схватили пиратов, а ты — победил Баязета и отнял у него всё, ты должен знать, где мой сын, должен отдать мне его!
— «Поедем, Гвидо, за пеццони», — сказал
отец. — Пеццони, синьор, очень тонкая и вкусная рыба с розовыми плавниками, ее называют также коралловой рыбой, потому что она водится там, где
есть кораллы, очень глубоко. Ее ловят, стоя на якоре, крючком с тяжелым грузилом. Красивая рыба.
— Но пока я выбирал якорь,
отец получил удар веслом в грудь — вырвало весла из рук у него — он свалился на дно без памяти. Мне некогда
было помочь ему, каждую секунду нас могло опрокинуть. Сначала — всё делается быстро: когда я сел на весла — мы уже неслись куда-то, окруженные водной пылью, ветер срывал верхушки волн и кропил нас, точно священник, только с лучшим усердием и совсем не для того, чтобы смыть наши грехи.
— «Может
быть, нам лучше помолиться,
отец?» — предложил я, когда понял, что дела наши плохи: мы
были точно пара кроликов в стае белых псов, отовсюду скаливших зубы на нас.
— Я думаю, что не сумел рассказать про
отца так, как чувствую, и то, что пятьдесят один год держу в сердце, — это требует особенных слов, даже, может
быть, песни, но — мы люди простые, как рыбы, и не умеем говорить так красиво, как хотелось бы! Чувствуешь и знаешь всегда больше, чем можешь сказать.
— «
Отец мой думает, что вы хотите
пить, и предлагает вам вина!»
Ребенком горбун
был тих, незаметен, задумчив и не любил игрушек. Это ни в ком, кроме сестры, не возбуждало особенного внимания к нему —
отец и мать нашли, что таков и должен
быть неудавшийся человек, но у девочки, которая
была старше брата на четыре года, его характер возбуждал тревожное чувство.
Она
была немного выше его — на полголовы, — но заслоняла собою всё — и мать и
отца. В ту пору ей
было пятнадцать лет. Он
был похож на краба, а она — тонкая, стройная и сильная — казалась ему феей, под властью которой жил весь дом и он, маленький горбун.
Ей
было девятнадцать лет, и она уже имела жениха, когда
отец и мать погибли в море, во время прогулки на увеселительной яхте, разбитой и потопленной пьяным штурманом американского грузовика; она тоже должна
была ехать на эту прогулку, но у нее неожиданно заболели зубы.
Труп
отца не нашли, а мать
была убита раньше, чем упала в воду, — ее вытащили, и она лежала в гробу такая же сухая и ломкая, как мертвая ветвь старого дерева, какою
была и при жизни.
Почти половина лета прошла тихо и мирно, может
быть, так прошла бы и вся жизнь, но во время кратких отлучек сына из дому его
отец снова начал приставать к снохе; она противилась назойливости распущенного старика, и это разозлило его — слишком внезапно
было прервано его наслаждение молодым телом, и вот он решил отомстить женщине.
— Я беру женщину, чтоб иметь от ее и моей любви ребенка, в котором должны жить мы оба, она и я! Когда любишь — нет
отца, нет матери,
есть только любовь, — да живет она вечно! А те, кто грязнит ее, женщины и мужчины, да
будут прокляты проклятием бесплодия, болезней страшных и мучительной смерти…
Но — они в тюрьме за то, что выросли честными ребятами, каким
был всю жизнь их
отец, — это хорошо для них и для его души.
Я не помню, как узнал Карлоне правду, но он ее узнал, и вот в первый день праздника
отец и мать Джулии, не выходившие даже и в церковь, — получили только один подарок: небольшую корзину сосновых веток, а среди них — отрубленную кисть левой руки Карлоне Гальярди, — кисть той руки, которой он ударил Джулию, Они — вместе с нею — в ужасе бросились к нему, Карлоне встретил их, стоя на коленях у двери его дома, его рука
была обмотана кровавой тряпкой, и он плакал, точно ребенок.
— Эта встреча плохо отозвалась на судьбе Лукино, — его
отец и дядя
были должниками Грассо. Бедняга Лукино похудел, сжал зубы, и глаза у него не те, что нравились девушкам. «Эх, — сказал он мне однажды, — плохо сделали мы с тобой. Слова ничего не стоят, когда говоришь их волку!» Я подумал: «Лукино может убить».
Было жалко парня и его добрую семью. А я — одинокий, бедный человек. Тогда только что померла моя мать.