Майская чудная ночь смотрела в окно своим мягким душистым сумраком и тысячью тысяч своих звезд отражалась в расстилавшейся перед нашими глазами, точно застывшей поверхности небольшого заводского пруда; где-то далеко-далеко лаяла собака, обрывками доносилась далекая песня, слышался глухой гул со стороны заводской фабрики, точно там шевелилось какое-то скованное по рукам и
ногам чудовище, — все эти неясные отрывистые звуки чутко отзывались в дремлющем воздухе и ползли в нашу комнату вместе с холодной струей ночного воздуха, веявшего на нас со стороны пруда.
Неточные совпадения
— А вот что! — сказал барин, очутившийся на берегу вместе с коропами и карасями, которые бились у
ног его и прыгали на аршин от земли. — Это ничего, на это не глядите; а вот штука, вон где!.. А покажите-ка, Фома Большой, осетра. — Два здоровых мужика вытащили из кадушки какое-то
чудовище. — Каков князек? из реки зашел!
Заходила ли речь о мертвецах, поднимающихся в полночь из могил, или о жертвах, томящихся в неволе у
чудовища, или о медведе с деревянной
ногой, который идет по селам и деревням отыскивать отрубленную у него натуральную
ногу, — волосы ребенка трещали на голове от ужаса; детское воображение то застывало, то кипело; он испытывал мучительный, сладко болезненный процесс; нервы напрягались, как струны.
Запахло сыростью. Становилось все темнее и темнее. Деревья сгруппировались в каких-то
чудовищ; в лесу стало страшно: там кто-то вдруг заскрипит, точно одно из
чудовищ переходит с своего места на другое, и сухой сучок, кажется, хрустит под его
ногой.
В тое ж минуту, безо всяких туч, блеснула молонья и ударил гром, индо земля зашаталась под
ногами, — и вырос, как будто из земли, перед купцом зверь не зверь, человек не человек, а так какое-то
чудовище, страшное и мохнатое, и заревел он голосом дикиим: «Что ты сделал?
Иногда я замечал огромный венок мраморного камина, воздушную даль картины или драгоценную мебель в тени китайских
чудовищ. Видя все, я не улавливал почти ничего. Я не помнил, как мы поворачивали, где шли. Взглянув под
ноги, я увидел мраморную резьбу лент и цветов. Наконец Паркер остановился, расправил плечи и, подав грудь вперед, ввел меня за пределы огромной двери. Он сказал: