— Знаете? — сказал хохол,
стоя в двери. — Много горя впереди у людей, много еще крови выжмут из них, но все это, все горе и кровь моя, — малая цена за то, что уже есть в груди у меня, в мозгу моем… Я уже богат, как звезда лучами, — я все снесу, все вытерплю, — потому что есть во мне радость, которой никто, ничто, никогда не убьет! В этой радости — сила!
Неточные совпадения
Мать посмотрела на сына — он
стоял у
двери в комнату и улыбался.
Рыбин согнулся и неохотно, неуклюже вылез
в сени. Мать с минуту
стояла перед
дверью, прислушиваясь к тяжелым шагам и сомнениям, разбуженным
в ее груди. Потом тихо повернулась, прошла
в комнату и, приподняв занавеску, посмотрела
в окно. За стеклом неподвижно
стояла черная тьма.
В дверях встал Андрей — он был выше
двери и теперь,
стоя в ней, как
в раме, странно подогнул колени, опираясь одним плечом о косяк, а другое, шею и голову выставив вперед.
Сидя на полу, хохол вытянул ноги по обе стороны самовара — смотрел на него. Мать
стояла у
двери, ласково и грустно остановив глаза на круглом затылке Андрея и длинной согнутой шее его. Он откинул корпус назад, уперся руками
в пол, взглянул на мать и сына немного покрасневшими глазами и, мигая, негромко сказал...
Когда они встали
в дверях, Игнат поднял голову, мельком взглянул на них и, запустив пальцы
в кудрявые волосы, наклонился над газетой, лежавшей на коленях у него; Рыбин,
стоя, поймал на бумагу солнечный луч, проникший
в шалаш сквозь щель
в крыше, и, двигая газету под лучом, читал, шевеля губами; Яков,
стоя на коленях, навалился на край нар грудью и тоже читал.
Мать проснулась, разбуженная громким стуком
в дверь кухни. Стучали непрерывно, с терпеливым упорством. Было еще темно, тихо, и
в тишине упрямая дробь стука вызывала тревогу. Наскоро одевшись, мать быстро вышла
в кухню и,
стоя перед
дверью, спросила...
Он машинально перевел полицейскому слова записки и подвинулся к двери, очень хотелось уйти, но полицейский
стоял в двери и рычал все более громко, сердито, а Дуняша уговаривала его:
Неточные совпадения
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе
в дом целый полк на
постой. А если что, велит запереть
двери. «Я тебя, — говорит, — не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный, поешь селедки!»
Вскочила, испугалась я: //
В дверях стоял в халатике // Плешивый человек. // Скоренько я целковенький // Макару Федосеичу // С поклоном подала: // «Такая есть великая // Нужда до губернатора, // Хоть умереть — дойти!»
Старый, толстый Татарин, кучер Карениной,
в глянцовом кожане, с трудом удерживал прозябшего левого серого, взвивавшегося у подъезда. Лакей
стоял, отворив дверцу. Швейцар
стоял, держа наружную
дверь. Анна Аркадьевна отцепляла маленькою быстрою рукой кружева рукава от крючка шубки и, нагнувши голову, слушала с восхищением, что говорил, провожая ее, Вронский.
— Пусти, пусти, поди! — заговорила она и вошла
в высокую
дверь. Направо от
двери стояла кровать, и на кровати сидел, поднявшись, мальчик
в одной расстегнутой рубашечке и, перегнувшись тельцем, потягиваясь, доканчивал зевок.
В ту минуту, как губы его сходились вместе, они сложились
в блаженно-сонную улыбку, и с этою улыбкой он опять медленно и сладко повалился назад.
Но это говорили его вещи, другой же голос
в душе говорил, что не надо подчиняться прошедшему и что с собой сделать всё возможно. И, слушаясь этого голоса, он подошел к углу, где у него
стояли две пудовые гири, и стал гимнастически поднимать их, стараясь привести себя
в состояние бодрости. За
дверью заскрипели шаги. Он поспешно поставил гири.