Неточные совпадения
Ей было сладко видеть, что его голубые
глаза, всегда серьезные и строгие, теперь горели так мягко и ласково. На ее губах явилась довольная, тихая улыбка, хотя в морщинах щек еще дрожали слезы. В ней колебалось двойственное чувство гордости сыном, который так хорошо видит горе жизни, но она не могла забыть о его молодости и о том, что он говорит не так, как все, что он
один решил вступить в спор с этой привычной для всех — и для нее — жизнью. Ей хотелось сказать ему: «Милый, что ты можешь сделать?»
Когда он лег и уснул, мать осторожно встала со своей постели и тихо подошла к нему. Павел лежал кверху грудью, и на белой подушке четко рисовалось его смуглое, упрямое и строгое лицо. Прижав руки к груди, мать, босая и в
одной рубашке, стояла у его постели, губы ее беззвучно двигались, а из
глаз медленно и ровно
одна за другой текли большие мутные слезы.
Человек медленно снял меховую куртку, поднял
одну ногу, смахнул шапкой снег с сапога, потом то же сделал с другой ногой, бросил шапку в угол и, качаясь на длинных ногах, пошел в комнату. Подошел к стулу, осмотрел его, как бы убеждаясь в прочности, наконец сел и, прикрыв рот рукой, зевнул. Голова у него была правильно круглая и гладко острижена, бритые щеки и длинные усы концами вниз. Внимательно осмотрев комнату большими выпуклыми
глазами серого цвета, он положил ногу на ногу и, качаясь на стуле, спросил...
Один из парней, пришедших с Павлом, был рыжий, кудрявый, с веселыми зелеными
глазами, ему, должно быть, хотелось что-то сказать, и он нетерпеливо двигался; другой, светловолосый, коротко остриженный, гладил себя ладонью по голове и смотрел в пол, лица его не было видно.
В трактире и на фабрике замечали новых, никому не известных людей. Они выспрашивали, рассматривали, нюхали и сразу бросались всем в
глаза,
одни — подозрительной осторожностью, другие — излишней навязчивостью.
Толстые губы Марьи торопливо шлепались
одна о другую, мясистый нос сопел,
глаза мигали и косились из стороны в сторону, выслеживая кого-то на улице.
У постели матери появился слободской полицейский Федякин и, приложив
одну руку к фуражке, а другою указывая в лицо матери, сказал, сделав страшные
глаза...
Порою входили арестанты, серые, однообразные, в тяжелых кожаных башмаках. Входя в полутемную комнату, они мигали
глазами. У
одного на ногах звенели кандалы.
— Павел сидит, — терпит! Выпустили
одного меня! — Он поднял
глаза в лицо матери и медленно, сквозь зубы, проговорил: — Я им сказал — будет, пустите меня на волю!.. А то я убью кого-нибудь, и себя тоже. Выпустили.
Одни насмешливые и серьезные, другие веселые, сверкающие силой юности, третьи задумчиво тихие — все они имели в
глазах матери что-то одинаково настойчивое, уверенное, и хотя у каждого было свое лицо — для нее все лица сливались в
одно: худое, спокойно решительное, ясное лицо с глубоким взглядом темных
глаз, ласковым и строгим, точно взгляд Христа на пути в Эммаус.
Его лицо вздрогнуло, из
глаз текли слезы
одна за другой, крупные и тяжелые.
Сухой, горячий туман ожег
глаза матери, и она
одним движением вдруг окрепшего тела встала сзади сына. Все обернулись к Павлу, окружая его, точно крупинки железа кусок магнита.
Мать с горячей улыбкой на губах шла сзади Мазина и через голову его смотрела на сына и на знамя. Вокруг нее мелькали радостные лица, разноцветные
глаза — впереди всех шел ее сын и Андрей. Она слышала их голоса — мягкий и влажный голос Андрея дружно сливался в
один звук с голосом сына ее, густым и басовитым.
Не видя ничего, не зная, что случилось впереди, мать расталкивала толпу, быстро подвигаясь вперед, а навстречу ей пятились люди,
одни — наклонив головы и нахмурив брови, другие — конфузливо улыбаясь, третьи — насмешливо свистя. Она тоскливо осматривала их лица, ее
глаза молча спрашивали, просили, звали…
Все ближе сдвигались люди красного знамени и плотная цепь серых людей, ясно было видно лицо солдат — широкое во всю улицу, уродливо сплюснутое в грязно-желтую узкую полосу, — в нее были неровно вкраплены разноцветные
глаза, а перед нею жестко сверкали тонкие острия штыков. Направляясь в груди людей, они, еще не коснувшись их, откалывали
одного за другим от толпы, разрушая ее.
— Приходит к нам, сидит и рассказывает всегда
одно — про эту издевку над человеком. В ней — вся его душа, как будто ею
глаза ему выбили и больше он ничего не видит.
Фигура сына, поглощая всех людей
одной судьбы с ним, разрасталась в ее
глазах, вызывала созерцательное чувство, невольно и незаметно расширяя думы о Павле, отклоняя их во все стороны.
Его тесно окружили мужчины и женщины, что-то говорили ему, размахивая руками, волнуясь, отталкивая друг друга. Перед
глазами матери мелькали бледные, возбужденные лица с трясущимися губами, по лицу
одной женщины катились слезы обиды…
— Я видел! — подавая ей вино и кивнув головой, сказал Николай. — Погорячились немного обе стороны. Но вы не беспокойтесь — они били плашмя, и серьезно ранен, кажется, только
один. Его ударили на моих
глазах, я его и вытащил из свалки…
Усталая, она замолчала, оглянулась. В грудь ей спокойно легла уверенность, что ее слова не пропадут бесполезно. Мужики смотрели на нее, ожидая еще чего-то. Петр сложил руки на груди, прищурил
глаза, и на пестром лице его дрожала улыбка. Степан, облокотясь
одной рукой на стол, весь подался вперед, вытянул шею и как бы все еще слушал. Тень лежала на лице его, и от этого оно казалось более законченным. Его жена, сидя рядом с матерью, согнулась, положив локти на колена, и смотрела под ноги себе.
По
одну сторону старичка наполнял кресло своим телом толстый, пухлый судья с маленькими, заплывшими
глазами, по другую — сутулый, с рыжеватыми усами на бледном лице. Он устало откинул голову на спинку стула и, полуприкрыв
глаза, о чем-то думал. У прокурора лицо было тоже утомленное, скучное.
Какой-то молодой человек в коротком пальто с поднятым воротником столкнулся с нею и молча отскочил, взмахнув рукою к голове. Ей показалось что-то знакомое в нем, она оглянулась и увидала, что он
одним светлым
глазом смотрит на нее из-за воротника. Этот внимательный
глаз уколол ее, рука, в которой она держала чемодан, вздрогнула, и ноша вдруг отяжелела.