Неточные совпадения
Матери было приятно видеть, что
сын ее становится непохожим на фабричную молодежь, но когда она заметила, что он сосредоточенно и упрямо выплывает куда-то в сторону из темного потока жизни, — это вызвало в
душе ее чувство смутного опасения.
— Можно! Помнишь, ты меня, бывало, от мужа моего прятала? Ну, теперь я тебя от нужды спрячу… Тебе все должны помочь, потому — твой
сын за общественное дело пропадает. Хороший парень он у тебя, это все говорят, как одна
душа, и все его жалеют. Я скажу — от арестов этих добра начальству не будет, — ты погляди, что на фабрике делается? Нехорошо говорят, милая! Они там, начальники, думают — укусили человека за пятку, далеко не уйдет! Ан выходит так, что десяток ударили — сотни рассердились!
Мать засмеялась. У нее еще сладко замирало сердце, она была опьянена радостью, но уже что-то скупое и осторожное вызывало в ней желание видеть
сына спокойным, таким, как всегда. Было слишком хорошо в
душе, и она хотела, чтобы первая — великая — радость ее жизни сразу и навсегда сложилась в сердце такой живой и сильной, как пришла. И, опасаясь, как бы не убавилось счастья, она торопилась скорее прикрыть его, точно птицелов случайно пойманную им редкую птицу.
— Для Паши это не велика потеря, да и мне эти свидания только
душу рвут! Говорить ни о чем нельзя. Стоишь против
сына дурой, а тебе в рот смотрят, ждут — не скажешь ли чего лишнего…
Она не отвечала, подавленная тягостным разочарованием. Обида росла, угнетая
душу. Теперь Власовой стало ясно, почему она ждала справедливости, думала увидать строгую, честную тяжбу правды
сына с правдой судей его. Ей представлялось, что судьи будут спрашивать Павла долго, внимательно и подробно о всей жизни его сердца, они рассмотрят зоркими глазами все думы и дела
сына ее, все дни его. И когда увидят они правоту его, то справедливо, громко скажут...
Ей, женщине и матери, которой тело
сына всегда и все-таки дороже того, что зовется
душой, — ей было страшно видеть, как эти потухшие глаза ползали по его лицу, ощупывали его грудь, плечи, руки, терлись о горячую кожу, точно искали возможности вспыхнуть, разгореться и согреть кровь в отвердевших жилах, в изношенных мускулах полумертвых людей, теперь несколько оживленных уколами жадности и зависти к молодой жизни, которую они должны были осудить и отнять у самих себя.
Стоя среди комнаты полуодетая, она на минуту задумалась. Ей показалось, что нет ее, той, которая жила тревогами и страхом за
сына, мыслями об охране его тела, нет ее теперь — такой, она отделилась, отошла далеко куда-то, а может быть, совсем сгорела на огне волнения, и это облегчило, очистило
душу, обновило сердце новой силой. Она прислушивалась к себе, желая заглянуть в свое сердце и боясь снова разбудить там что-либо старое, тревожное.
— Да, скоро! Ах, как я рада, кабы вы знали! Слово
сына повезу, слово крови моей! Ведь это — как своя
душа!
— Слово
сына моего — чистое слово рабочего человека, неподкупной
души! Узнавайте неподкупное по смелости!
Неточные совпадения
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я
сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев с
души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
Я тоже перетерпливал, // Помалчивал, подумывал: // «Как ни дери, собачий
сын, // А всей
души не вышибешь, // Оставишь что-нибудь!
Как ни запуганы были умы, но потребность освободить
душу от обязанности вникать в таинственный смысл выражения"курицын
сын"была настолько сильна, что изменила и самый взгляд на значение Угрюм-Бурчеева.
Получив письмо мужа, она знала уже в глубине
души, что всё останется по-старому, что она не в силах будет пренебречь своим положением, бросить
сына и соединиться с любовником.
— Не могу сказать, чтоб я был вполне доволен им, — поднимая брови и открывая глаза, сказал Алексей Александрович. — И Ситников не доволен им. (Ситников был педагог, которому было поручено светское воспитание Сережи.) Как я говорил вам, есть в нем какая-то холодность к тем самым главным вопросам, которые должны трогать
душу всякого человека и всякого ребенка, — начал излагать свои мысли Алексей Александрович, по единственному, кроме службы, интересовавшему его вопросу — воспитанию
сына.