Неточные совпадения
Широкое, овальное лицо, изрезанное морщинами и одутловатое, освещалось темными
глазами, тревожно-грустными, как у большинства
женщин в слободке.
Спросил он ласково, с ясной улыбкой в
глазах, но —
женщину обидел этот вопрос. Она поджала губы и, помолчав, с холодной вежливостью осведомилась...
Мимо матери мелькали смятенные лица, подпрыгивая, пробегали мужчины,
женщины, лился народ темной лавой, влекомый этой песней, которая напором звуков, казалось, опрокидывала перед собой все, расчищая дорогу. Глядя на красное знамя вдали, она — не видя — видела лицо сына, его бронзовый лоб и
глаза, горевшие ярким огнем веры.
Все это подвигало сердце ближе к
женщине со светлыми
глазами, и мать невольно жалась к ней, стараясь идти в ногу. Но порою в словах Софьи вдруг являлось что-то резкое, оно казалось матери лишним и возбуждало у нее опасливую думу...
Жизнь расширялась бесконечно, каждый день открывая
глазам огромное, неведомое, чудесное, и все сильнее возбуждала проснувшуюся голодную душу
женщины обилием своих богатств, неисчислимостью красот.
Разговаривая,
женщина поправила одеяло на груди Егора, пристально осмотрела Николая, измерила
глазами лекарство в пузырьке. Говорила она ровно, негромко, движения у нее были плавны, лицо бледное, темные брови почти сходились над переносьем. Ее лицо не нравилось матери — оно казалось надменным, а
глаза смотрели без улыбки, без блеска. И говорила она так, точно командовала.
Сложив тяжелые руки Егора на груди его, поправив на подушке странно тяжелую голову, мать, отирая слезы, подошла к Людмиле, наклонилась над нею, тихо погладила ее густые волосы.
Женщина медленно повернулась к ней, ее матовые
глаза болезненно расширились, она встала на ноги и дрожащими губами зашептала...
Его тесно окружили мужчины и
женщины, что-то говорили ему, размахивая руками, волнуясь, отталкивая друг друга. Перед
глазами матери мелькали бледные, возбужденные лица с трясущимися губами, по лицу одной
женщины катились слезы обиды…
Мать остановилась у порога и, прикрыв
глаза ладонью, осмотрелась. Изба была тесная, маленькая, но чистая, — это сразу бросалось в
глаза. Из-за печки выглянула молодая
женщина, молча поклонилась и исчезла. В переднем углу на столе горела лампа.
Женщина быстро ушла, не взглянув на гостью. Сидя на лавке против хозяина, мать осматривалась, — ее чемодана не было видно. Томительная тишина наполняла избу, только огонь в лампе чуть слышно потрескивал. Лицо мужика, озабоченное, нахмуренное, неопределенно качалось в
глазах матери, вызывая в ней унылую досаду.
Говорил он торопливо, внятно, не переводя дыхания, бородка у него нервно дрожала и
глаза, щурясь, быстро ощупывали лицо и фигуру
женщины.
Мать посмотрела на
женщину — это была Самойлова, дальше сидел ее муж, лысый, благообразный человек с окладистой рыжей бородой. Лицо у него было костлявое; прищурив
глаза, он смотрел вперед, и борода его дрожала.
Ей,
женщине и матери, которой тело сына всегда и все-таки дороже того, что зовется душой, — ей было страшно видеть, как эти потухшие
глаза ползали по его лицу, ощупывали его грудь, плечи, руки, терлись о горячую кожу, точно искали возможности вспыхнуть, разгореться и согреть кровь в отвердевших жилах, в изношенных мускулах полумертвых людей, теперь несколько оживленных уколами жадности и зависти к молодой жизни, которую они должны были осудить и отнять у самих себя.
Их властно привлекала седая
женщина с большими честными
глазами на добром лице, и, разобщенные жизнью, оторванные друг от друга, теперь они сливались в нечто целое, согретое огнем слова, которого, быть может, давно искали и жаждали многие сердца, обиженные несправедливостями жизни.
Да, публика весьма бесцеремонно рассматривала ее, привставая с мест, перешептываясь. Самгин находил, что
глаза женщин светятся завистливо или пренебрежительно, мужчины корчат слащавые гримасы, а какой-то смуглолицый, курчавый, полуседой красавец с пышными усами вытаращил черные глаза так напряженно, как будто он когда-то уже видел Марину, а теперь вспоминал: когда и где?
Неточные совпадения
Хлестаков. Оробели? А в моих
глазах точно есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна
женщина не может их выдержать, не так ли?
— Алексей Александрович, — сказала она, взглядывая на него и не опуская
глаз под его устремленным на ее прическу взором, — я преступная
женщина, я дурная
женщина, но я то же, что я была, что я сказала вам тогда, и приехала сказать вам, что я не могу ничего переменить.
Он знал очень хорошо, что в
глазах этих лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной
женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней
женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.
Это были: очень высокий, сутуловатый мужчина с огромными руками, в коротком, не по росту, и старом пальто, с черными, наивными и вместе страшными
глазами, и рябоватая миловидная
женщина, очень дурно и безвкусно одетая.
— Ты влюбился в эту гадкую
женщину, она обворожила тебя. Я видела по твоим
глазам. Да, да! Что ж может выйти из этого? Ты в клубе пил, пил, играл и потом поехал… к кому? Нет, уедем… Завтра я уеду.